Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Роберт приезжал на ранчо почти каждое лето. Хотя Фрэнк смирился со своим положением, Роберту не давала покоя мысль, что его брат живет такой жизнью. «Я действительно почувствовал себя как хозяин ранчо, – говорил Фрэнк. – Я им и был. Брат, однако, не верил, что я могу быть скотоводом, и очень хотел, чтобы я вернулся в мир науки, хотя и ничего не мог для этого сделать». В течение следующего года Фрэнк получил запросы с предложением преподавать физику за границей – в Бразилии, Мексике, Индии и Англии, однако Госдепартамент упорно отказывал ему в паспорте. В Америке работу никто не предлагал, он был внесен в черный список. Через несколько лет Фрэнк был вынужден продать одну из картин – «Первые шаги» (по Милле) Ван Гога, выручив 40 000 долларов.

Крайне раздосадованный судьбой брата Роберт обсуждал с судьей Верховного суда Феликсом Франкфуртером, попечителем Гарварда Гренвилем Кларком и другими учеными-законниками возможности института по организации продуманной критики программ обеспечения благонадежности и безопасности, с помощью которых администрация Трумэна оправдывала карательные меры против Фрэнка и учеников Оппи. Он сказал Кларку, что, на его взгляд, президентский исполнительный приказ о благонадежности, процедуры оформления секретного доступа в КАЭ и разбирательства КРАД «создают во многих отдельных случаях необоснованные преграды и аннулируют свободу научных исследований, мнений и слова». Вскоре после этого Оппенгеймер пригласил старого друга, доктора Макса Рэдина, декана кафедры права Калифорнийского университета Беркли, провести в институте сезон 1949–1950 года и написать эссе о противоречиях в клятве верности штату Калифорния.

* * *

Все эти годы Оппенгеймер был убежден, что его телефоны прослушиваются. Как-то раз в 1948 году коллега по Лос-Аламосу, физик Ральф Лэпп, пришел в кабинет Оппи обсудить просветительскую работу по вопросам контроля над вооружениями. Лэпп опешил, когда Оппенгеймер вдруг поднялся и вывел его за дверь, бормоча: «Здесь даже у стен есть уши». Роберт подозревал, что за ним ведут слежку. «Он всегда помнил о слежке, – вспоминал доктор Луис Хемпельман, физик и друг Оппи по Лос-Аламосу, ставший частым гостем в Олден-Мэноре. – Роберт производил такое впечатление, будто за ним действительно ходили по пятам».

Телефоны Оппенгеймера прослушивались в Лос-Аламосе, а в 1946–1947 годы ФБР установило подслушивающие устройства у него дома в Беркли. Когда Роберт переехал в Принстон, оперативный отдел ФБР в Ньюарке, штат Нью-Джерси, получил приказ следить за его деятельностью, однако электронное наблюдение было признано нецелесообразным. Тем не менее предписывалось «предпринять все усилия по разработке конфиденциальных скрытых источников информации в ближайшем окружении Оппенгеймера». К 1949 году Бюро завербовало как минимум одного тайного осведомителя – женщину, знакомую с Оппенгеймером неформально по работе в университете. Весной 1949 года отдел в Ньюарке доложил Дж. Эдгару Гуверу: «Дальнейшей информации, которая свидетельствовала бы о неблагонадежности доктора Оппенгеймера, не получено». Через несколько лет Оппенгеймер с иронией заметил: «Правительство потратило больше денег на подслушивание моих разговоров, чем на мою зарплату в Лос-Аламосе».

Глава двадцать девятая. «Я уверена, что она именно поэтому бросала в него вещами»

Его семейные отношения казались просто ужасными. Но Роберт не обмолвился бы вам о них и словом.

Присцилла Даффилд

Пока Фрэнк и Джеки с трудом налаживали хозяйство на скотоводческом ранчо в Колорадо, Роберт управлял своей вотчиной в Принстоне. Директорские обязанности не поглощали его энергию полностью. Примерно треть своего времени Оппи тратил на институтские дела, треть – на физику и другие интеллектуальные занятия, а еще одну треть – на поездки, выступления и присутствие на закрытых заседаниях в Вашингтоне. Старый друг Гарольд Чернис упрекнул его: «Настало время, Роберт, отказаться от политической жизни и вернуться к физике». Роберт промолчал, очевидно, взвешивая ответ, и Чернис продолжил: «Не чувствуешь ли ты себя человеком, схватившим тигра за хвост?» На что Роберт наконец ответил: «Да».