Оппозиция, или как противостоять Путину

Ошарашивают разрывы непрерывности в этике. Спектр частных случаев вроде расстрела молящихся палестинцев в мечети Хеброна неисчерпаем. Ключевой эксперимент — эмбарго на торговлю с Ираком, которому наша интеллигенция почти не придала значения. А ведь это — взятие заложником всего народа. Вспомним цепочку утверждений: «режим Хусейна есть кровавая диктатура (то есть средний человек, учитель или крестьянин, не имеет возможности повлиять на действия режима) — Хусейн совершает преступление (нападает на Кувейт, оскорбляет США и т. д. — неважно, что именно) — чтобы оказать давление на Хусейна, ООН блокирует Ирак (тем самым убивая детей крестьян и учителей)». Из доклада медиков Гарвардского университета мы знаем, что эти убийства носят массовый характер (сотни тысяч детей, убитых отсутствием простейших медикаментов). А теперь вспомним определение: «заложник — лицо, подвергаемое угрозе или репрессиям с целью заставить тех, кто заинтересован в спасении этого лица, выполнить какие-либо требования, обязательства». Подставьте это определение в рассуждения ООН и вы увидите, что дети Ирака с самого начала рассматривались именно как заложники.

Какой скачок совершила цивилизация с времен Второй мировой войны! Тогда немцы для оказания давления на партизан брали заложников и расстреливали их. Это было признано преступлением, и те, кто ввел в армии эту практику, пошли на виселицу. Сегодня абсолютно ту же самую практику, причем без состояния войны, использует в несравненно больших масштабах сама ООН — и вся культурная элита Запада и РФ не видит в этом ничего дурного. Горбачев даже называет это «воцарением международного права». Я уж не говорю о более наглядном случае— двойном стандарте в отношении мусульман и сербов в Боснии. Но ведь этот способ мышления восприняла заметная (и наиболее шумная) часть нашей интеллигенции, и она вводит эту лишенную всяких этических норм тактику в нашу политическую жизнь.

Буквально на наших глазах в этом направлении сделан следующий важный шаг — устранение моральных норм даже в отношении «своих». В мягкой форме это проявилось на Гаити, где вдруг дали под зад генералам, отличникам боевой и политической подготовки академий США, которые всю жизнь точно выполняли то, что им приказывал дядя Сэм. И вдруг и к ним пришла перестройка — морская пехота США приезжает устанавливать демократию и посылает ту же рвань, что раньше забивала палками демократов Аристида, теми же палками забивать родню генералов.

Но буквально с трагической нотой это проявилось в ЮАР. Когда мировой мозговой центр решил, что ЮАР нужно передать, хотя бы номинально, чернокожей элите, т. к. с нею будет можно договориться, а белые все равно не удержатся, то и «своих» сдали даже с какой-то радостью, которой никогда раньше не приходилось наблюдать. Вот маленький инцидент. Перед выборами белые расисты съехались на митинг в один бантустан. Митинг вялый и бессмысленный, ничего противозаконного. Полиция приказала разъехаться, и все подчинились. Неожиданно и без всякого повода полицейские обстреляли одну из машин. Когда из нее выползли потрясенные раненые пассажиры — респектабельные буржуа, белый офицер подошел и хладнокровно расстрелял их в упор, хотя они умоляли не убивать их. И почему-то тут же была масса репортеров. Снимки публиковались в газетах, и все было показано по ТВ. Конечно, урок для наших демократов, уповающих на солидарность своих заокеанских товарищей, но главное не в этом. Это — новое явление, которое мы обязаны понять. Ведь наша партийно-государственная верхушка, судя по всему, довольно давно «вросла» в западную элиту.

Особенностью политического постмодерна стало освоение политиками и даже учеными уголовного мышления в его крайнем выражении «беспредела» — мышления с полным нарушением и смещением всех норм. Всего за несколько последних лет мы видели заговоры и интриги немыслимой конфигурации, многослойные и «отрицающие» друг друга. Западные философы, изучающие современность, говорят о возникновении «общества спектакля». Мы, простые люди, стали как бы зрителями, затаив дыхание наблюдающими за сложными поворотами захватывающего спектакля. А сцена — весь мир, и невидимый режиссер и нас втягивает в массовки, а артисты спускаются со сцены в зал. И мы уже теряем ощущение реальности, перестаем понимать, где игра актеров, а где реальная жизнь. Что это льется — кровь или краска? Эти женщины и дети, что упали, как подкошенные, в Бендерах, Сараеве или Ходжалы — прекрасно «играют смерть» или вправду убиты? Послушайте, как говорят дикторши ТВ о гибели людей в Грозном, ведь сами их улыбки и игривый тон показались бы еще пять лет назад чем-то чудовищным.