Оправдание

Из троих участников злополучного пикника, еще не удостоенных моим вниманием, я выбрал студента-медика Аркадия Завитаева. Его домашний адрес я получил у Харченко. Судя по показаниям GPS-навигатора, жил он совсем рядом.

Я созвонился с Аркадием и условился о встрече. Мы договорились, что через десять минут я подъеду к его дому и он выйдет из подъезда. По его словам, он жил в одной квартире с родителями и старой бабушкой, и посвящать их в криминальные истории ему совершенно не хотелось.

Никогда я не считал себя большим специалистом по черепам, носам, ушам и прочим антропологическим признакам, но, едва увидев подошедшего к моей машине молодого человека, сразу понял: еврей. То есть я и так знал, что Аркадий Борисович Завитаев происходит из семьи потомственных врачей, а почти все потомственные врачи — евреи. Да и имя говорило за себя. Но даже если бы я увидел Аркадия в толпе прохожих и совсем ничего о нем не знал, усомниться в его национальности не представлялось возможным. Вылитый молодой Троцкий. Или Свердлов.

К евреям я отношусь нормально. Если точнее — никак не отношусь. Я вообще не считаю, что можно как-то относиться, плохо или хорошо, к большой группе людей, объединенных одним только признаком. В данном случае — национальным признаком. Уж не знаю, откуда взялся этот миф, будто каждый второй юрист — еврей, а каждый третий еврей — юрист. Лично я в адвокатуре четверть века и за это время не заметил какого-то семитского доминирования в нашей профессии. Не наблюдаю я и особой успешности адвокатов-евреев по сравнению с русскими или украинцами. Граждане, убежденные в природной изворотливости и лживости лиц еврейской национальности, могут со мной не согласиться, но мое мнение таково: не существует никакой связи между этническим происхождением и процентом выигранных в суде дел. Что же до умения лгать и изворачиваться, так тут еще вопрос, кто кого переплюнет: Валерий Павлович Лебедев или какой-нибудь Леонид Семенович Гольдман.

Представившись молодому человеку, я предложил ему присесть на пассажирское место моей машины и рассказать мне о злополучном пикнике. В подробностях. С типично одесскими интонациями, придававшими ему сходство со знаменитым тезкой, звездой советской сатиры, Аркадий начал излагать события субботнего вечера. Внимательно слушая и мысленно сверяя его эмоциональный рассказ с показаниями других свидетелей, я опять погрустнел. Никаких противоречий, никаких зацепок…

— В общем, Валерий Павлович, я-таки не вижу никаких возможностей убить Колю ни у кого из нашей компании, — с легкой картавинкой говорил Завитаев. — Мы же все на берегу сиживали, на виду друг у друга. Макс Трофимов принес вино, как раз когда Коля нас бросил и ушел в дом. Я еще слышал, как Макс его спросил, дескать, куда ж ты уходишь, почто от компании отрываешься… Дальше. Юлечка Назарова пошла за курткой, отсутствовала несколько минут. Ее парень, этот самый Миша, хотел было позвонить, да вспомнил, что телефон оставил в доме, заряжаться. Пошел в домик, вернулся очень скоро, вместе со своей девушкой. Но они же оба видели Колю, живого. И убивать его им уж точно не было смысла… Вот и все. А потом только Настюха в дом заходила.

— Подробнее, пожалуйста, — попросил я, — как это было?

— Да очень просто. Она пошла в дом, мы остались у воды…

— Она что-нибудь сказала, прежде чем идти?

— Очень тихо пробормотала что-то вроде: «Поговорю с ним». Так тихо, что как будто и не для нас, а для себя сказала.

— Тем не менее лично вы услышали?

— А у меня слух очень хороший, с детства, — усмехнулся Аркадий. — Вот, значится, зашла она в дом, через пару секунд вскрикнула, тихо так, коротко. Я услышал, насторожился, сказал ее брату и Юльке с Мишкой: «Там вроде что-то случилось, Настя позвала, пойдемте посмотрим…» Они сначала не придали значения, они-то Настиного крика не услышали. Тогда я один встал и побежал в домик, те трое — за мной. Входим, значится, и видим: прямо у двери Коля с черепно-мозговой травмой, весь в крови, рядом топор валяется. И Настя здесь же, сидит на полу, спиной к стене прижавшись… Шоковое состояние.

— И ваши действия?

— То, что Коле моя профессиональная помощь не требовалась, видно было сразу. Тут даже в меде учиться не надо. Но я все же сделал, как принято: наклонился, пощупал пульс. Тишина, естественно. Потом Настей занялся. Пара легких пощечин, воды в лицо поплескал. Да еще там, в домике, на стене аптечка висит, на всякий случай, а на ней — опись содержимого. Одним из пунктов числится нашатырный спирт. Залез в аптечку, пошарился, нашатырь не нашел. В принципе, он и не требовался уже, Настя быстро в себя пришла. Когда менты прикатили, она уже была в совершенно нормальном состоянии. Даже… Возможно, мне просто показалось…

— Что?

— Мне даже показалось, у нее на лице… облегчение, — неуверенно произнес Аркадий и посмотрел мне в глаза, как бы ища поддержки.

Облегчение. Ну да, правильно. И Настя говорила то же самое. Не подвела интуиция молодого еврейского юношу. Но подтверждать правильность его догадки я, естественно, не стал.