Опричник

— Ты не знаешь что за Чаша, Василий? — ерничая над колдуньей, спросил Сабуров и обернулся к висящему также на крюке брату. Василий демонстративно округлил глаза и отрицательно помотал головой.

— Издеваетесь?! — процедила Милолика и остервенело взвизгнула. — Назар!

Мужик, что прокаливал железный шест над пламенем, проворно приблизился к Мирону. Алябьев быстро разорвал на ноге Сабурова штанину и отошел. Раскаленное железо притиснулось к ноге Мирона, и воздух наполнился запахом паленого мяса. Мирон сцепил зубы, но ни один звук не вышел из его рта. Лишь его жилы на руках и висках до безумия напряглись.

— Говори где Чаша, гад! — закричала Милолика, когда Назар убрал железо от ноги Мирона и на его голени осталось страшная обожженная кровавая рана, которая дико горела болью. — Мои люди всю вашу горницу перевернули, а ее нет! Где ты ее спрятал?!

На ее истеричный выпад молодой человек лишь хищно оскалился, словно зверь и глухо процедил:

— Ищи, демоница… может твои темные демоны, что с тобою заодно подскажут тебе… а я более ни слова не скажу…

Вновь сделав знак рукой Назару, Милолика чуть отошла и со злорадством наблюдая, как Назар приложил очередной раскаленный прут с квадратом уже к руке Мирона. Но и это нисколько не испугало Мирона.

Спустя полчаса, после пыток обоих Сабуровых, Милолика так и не узнав ничего о Чаше, злобно прошипела:

— Ничего! Я дождусь, когда Темный Повелитель сможет воплотиться в свое тело и придет сюда. Через пять дней полнолуние будет. Он развяжет Вам языки. А пока на крюке повисите…

Изрыгая проклятья, колдунья выскочила из камеры, так ничего и не добившись. Ни Мирон, ни Василий не сказали ни слова. Они понимали ценность тайной силы Чаши. Ибо от ее чародейства зависела не только жизнь их горячо любимого отца, и исцеление  брата Людмилы, но и дальнейшее прекращение зла “Тайного схорона”. Оттого, они вытерпели все адские боли, когда Милолика пыталась развязать им языки.

Когда злобная колдунья со своими прихвостнями скрылась в темном коридоре подземелья, охранник запер их камеру и так же ушел. Мирон ощущая, что подвешенные руки начали неметь, обратил окровавленные глаза, от крови сочившейся с виска на Василия и через силу спросил:

— Ну что, братец, как думаешь, живы будем или тут сгинем?

На что Василий печально скалился разбитой губой и прохрипел:

— Неужто какая-то бешеная баба нас уморит? Нет уж! Я еще к своей Ульяне приеду, да замуж ее возьму, не видать колдунье моего бездыханного тела…

После полуночи, Сабуровы пребывали уже в полуобморочном бредовом состоянии. Многие раны и ожоги на их теле нещадно болели, а в сырой камере стало промозгло и холодно. Кошмарная пытка, в положении на висячих руках, невозможно болезненная, стала суровым испытанием для молодых людей. И они не понимали, долго ли еще будут висеть подвешенные к железным крюкам.

Но Мирон и Василий не желали отчаиваться, и то и дело обменивалась речами, пытаясь ободрить друг друга, и утешались лишь одним, что они вместе. Мирон то и дело старался сконцентрировать энергию и вырвать крюк из потолка, и он знал, что это в его силах, но не мог. Его тело еще не совсем оправилось от страшных ран, полученных при осаде Тулы, а новые увечья, нанесенные мерзкой колдуньей и ее палачами, теперь также ослабляли его тело. И как он не пытался, он не мог собрать в руках нужную по силе энергию, ощущая в своем существе всего половину энергетических сил от тех, что бывали в его здоровом теле.

В какой-то миг слух Мирона заслышал едва слышимые легкие шаги. Сначала он подумал, что вернулся охранник, но когда у железной решетки камеры появилась стройная фигурка Людмилы, он даже от неожиданности вздрогнул.

— Братцы! — выпалила шепотом девушка, как можно тише. Монахиня удерживала в руке свечу обрамленную тонким берестяным кульком по краям, чтобы ее не задуло. Ухватившись свободной рукой за железную решетку и вклинивая свое лицо в узкое пространство между железными прутьями, она вглядываясь в полумрак камеры. — Вы живы? Братцы?

Лишь спустя миг Мирон пришел в себя от потрясения.

— Лапушка, мы здесь! — выпалил Мирон порывисто, не понимая, как девушка смогла найти их. Она, наконец, разглядела их во мраке и облегченно улыбнулась.

— Как ты нашла нас? — вымолвил пришедший в себя от обморока Василий.

— Тихо! — пролепетала она и вдруг отстранилась от решетки и, быстро задув свечу, исчезла в темноте.

Спустя минуту, к решетке приблизился охранник с факелом в руках. Просунув руку с факелом между прутьев решетки, он быстро осмотрел пленников и сказал:

— Чего шумите? Сейчас войду и вмиг вас угомоню!

— Давай войди! — поцедил Мирон задиристо, ощущая, что совсем не чувствует своих рук, ибо они словно окаменели.

— Ага, сейчас! — ответил охранник боязливо. — И тише давайте! А то Милолика Дмитриевна недовольна будет.

Он вытащил обратно свой факел из камеры и подняв его над головой, вновь внимательно начал осматривать заключенных.