Опрометчивость

– Здесь мистер МакБейн, – сказал ей капитан, встретив ее на палубе у трапа, – он неожиданно вернулся и спрашивал вас.

Фитц здесь! Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди, когда она следовала за капитаном. Почему? Почему он вернулся? Может быть, хотел проверить, все ли в порядке на его великолепной яхте перед тем, как завтра она отойдет в Роттердам на обычный ежегодный осмотр, да, конечно, именно так.

– Идите, идите сразу, мисс, – сказал капитан, принимая от нее пакеты, – я думаю, он хочет вручить вам ваши наградные – мы уже все получили по случаю окончания сезона.

Вот в чем дело… Венеция в отчаянье вздохнула, ища повода уклониться, но так и не нашла. Она все еще оставалась членом его экипажа, и, если капитан приказывает, надо идти. Она пригладила разлохматившиеся волосы, но ветер снова размотал их, к тому же, утром она даже не покрасилась, она, должно быть, выглядит девчонкой лет пятнадцати, особенно глупой в этих синих джинсах. «Стоп! – сказала она себе сердито, у тебя нет никаких оснований быть похожей на самую искушенную женщину Ривьеры – ты есть то, кто ты есть». Распрямив плечи, она гордо зашагала в его кабинет.

Фитц в джинсах и ветровке сидел за столом и читал какие-то бумаги; когда она вошла, он поднял голову. Он выглядел именно так, каким она его запомнила – его глаза были такими же глубокими и синими, и они встретили ее тем же знакомым пронизывающим взглядом, словно он мог читать ее мысли, и, когда он взял ее руку, его рука была такой же твердой, как и запомнилась ей.

– Как дела, Венеция? – На мгновение он задержал ее руку в своей.

– Все в порядке. – Она еле расслышала собственный голос. – Все в порядке, – повторила она уже громче.

Фитц сел в свое кресло, ничего не говоря, и Венеция, ощущая какую-то неловкость, огляделась… Она не могла этого выносить. Она-то думала, что уже прошла через самое худшее – ну почему он должен был вернуться и напомнить ей снова обо всем?

– Венни, ты помнишь, что я дал тебе одно обещание? – спросил Фитц, – в тот вечер, когда мы ужинали вместе в Барбадосе?

Она помнила каждое сказанное тогда слово.

– Вы имеете в виду Дженни?

– Да, относительно Дженни. Я не забыл свое обещание, и одна из причин, по которой я сейчас здесь – это то, что я хочу сообщить тебе, что я оказался в состоянии выполнить его.

Она ожидала, не отрывая от него глаз, забыв обо всем, при неожиданном сообщении, что он располагает какими-то новостями о ее матери.

– Эти новости одновременно и плохие, и хорошие, – сказал Фитц. – Я сумел внедрить одного человека в ее дела, и боюсь, что при этом обнаружились очень странные вещи. – Он заколебался, так как не мог рассказать ей о Рори Гранте – и не сможет никогда. Смерть облекла Дженни в неземное достоинство, и она должна в нем остаться. – Будет лучше, Венеция, если я не стану вдаваться во все детали. Достаточно знать, что подозрения твоих сестер оказались верными. Деньги, принадлежащие твоей матери, перетекли в карманы нечестных людей.

Венеция вспомнила тот день в Малибу в пляжном домике, ведь Стэн и Билл так резонно объясняли, каким образом Дженни потеряла свое состояние.

– Билл Кауфман? – прошептала она.

Он кивнул.

– И Рабин, среди прочих. Мне очень жаль, Венни.

– Я знала их, когда была еще девочкой, – сказала она, сбитая с толку. – Но почему они так поступили с нами, Фитц?

Он пожал плечами.

– Кто теперь объяснит? Голливуд – странный город. Ценности утрачиваются, дружеские связи распадаются – не для всех, конечно, но многие связи часто оказываются непрочными, а люди – нещепетильными, а вокруг так много денег, они соблазняют. Не пытайся понять это, Венни, просто радуйся, что у твоей матери хватило разума, чтобы не позволить и тебя втянуть во все это…

Засунув руки в карманы джинсов, Фитц стал беспрестанно расхаживать по каюте.

– Как бы то ни было, мне удалось вернуть часть этих денег для вас. И опять, будет лучше, если вы не станете спрашивать меня, каким образом. Просто поверьте, если я скажу, что это лучше, чем трепать ваши имена – и имя Дженни – по судам.

– Да, – сказала Венни, веря ему.

– Итак, полтора миллиона долларов ждут тебя и твоих сестер в Первом Национальном и Городском Банке в Лос-Анджелесе.

– Полтора миллиона? – повторила ошеломленная Венни.

– Это не совсем то, что вам принадлежит на самом деле, но, поверь, нет другого способа получить их. Если хочешь, я могу завтра же выписать вам чеки.

На эти деньги, подумала Венеция, Парис сможет открыть свои «Хавен Бутики», Индия и Альдо получат достаточно, чтобы вернуть в банк кредиты и вести отель без напряжения – может быть, теперь они даже заведут детей раньше, чем предполагали. А мне? Что я буду делать?

Фитц склонился над столом, по-прежнему держа руки в карманах и наблюдая за ней.

– Ты даже не представляешь, что это означает для моих сестер, – сказала она.

– А для тебя?

– И для меня, – сказала она тихо. – Спасибо тебе.

– Чем ты теперь займешься, Венни?