Опция поиска

выдержит и завещание подпишет. Его тут же прикончат, а Лерка останется совсем ни

с чем. Нищей вдовой останется его Лерка. Хорошо хоть, что бездетной, кстати.

Только бы бандиты не принялись ее разыскивать, чтобы притащить сюда, как

приволокли Юльку. Скорее всего, Валерия сейчас в Панкратовке. Пьет кофий с

теткой Любой или бакланит с ее внуком Константином. В таком случае, есть шанс,

что отыщут Леру не сразу: соседи по этажу не знают, где у Буровой дача, а соседи по

подъезду так и вообще не знают, кто такая Бурова, дом-то новый. Но отморозки

запросто могут устроить засаду возле подъезда, и Леонида обдало холодом, когда

ему в голову пришла эта мысль.

Каким же кретином он был, что тянул до последнего с разговором! Она хотя бы

знала сейчас, чего опасаться, и от кого прятаться. И что вообще надо от кого-то

прятаться, тоже была бы в курсе. Поздно ты опомнился, дружок, и теперь за свою

малодушную трусость заплатишь высокую цену.

Лежа на голых пружинах больничной койки и почти уже не ощущая тела, а

лишь сплошную ноющую боль, он твердил, обращая слова неизвестно кому: «Только

бы она уехала с какой-нибудь Киреевой в какой-нибудь Египет! Только бы обиделась

на меня и рванула на своем Михе подальше от Москвы! У тебя же отпуск, девочка

моя, уезжай! Обидься хорошенько и уезжай! Так поступит любая, если муж двое суток

не приходит домой!»

Но, по видно, это был не его день для челобитных. Дверь со скрипом

отворилась, и в узком дверном проеме возник знакомый силуэт. Леонид напряг

остатки сил, собираясь выкрикнуть, чтобы она бежала, чтобы спасалась, но мелкий

комар под черепной коробкой зазвенел пронзительным писком, а потом их стало

несколько, потом стало много, очень много, они завизжали, набирая злость и силу, и

тогда от дикой боли глаза заволокло липкой пеленой, а предательское беспамятство

вновь отправило Леонида в нокаут.

– Но это же не реанимация! – оглядываясь на своего сопровождающего, с

детским возмущением в голосе произнесла Лера.

Она стояла в дверях полупустого пеналообразного помещения с несуразно

высоким потолком, которое могло быть душевой, если бы там имелись кабинки, или

общественным туалетом, если бы из одной его стены вырастали шеренгой писсуары.

Но ничего такого в этой комнате не было, а была там колченогая деревянная

стремянка и заляпанный побелкой облупленный письменный стол, а на

растрескавшемся кафельном полу сквозняк теребил обрывки старых газет и

скукоженные от высохшей грязи тряпки серой мешковины. Окно было всего одно, да

и то почти под потолком. Чумазыми стеклами оно уныло смотрело на кирпичную

кладку возлеоконной ямы, помогающей дневному свету хоть как-то проникнуть

внутрь полуподвала, и лишь верхней половиной выглядывало во внешний мир,

скользя по поверхности пыльной отмостки и неухоженного газона с чахлыми

петуньями на нем.

И еще в помещении стояла кровать. В дальнем углу под жестяным коробом

вентиляции. Кровать без матраса и прочих излишеств, на которой вольготно

раскинулся, погруженный в нирвану, грязный и пьяненький бомж.

Лера обернулась, чтобы окликнуть Пашку Горячева, который замешкался

сзади, и сообщить, что привел он их куда-то не туда, но в поле ее зрения он не

попался, а когда она дернулась, чтобы вернуться в предбанник, дорогу ей преградил

медбрат в гавайской рубашке и мятых парусиновых штанах. Тот самый, который

только что изъял у Леры смартфон, пояснив, что его излучение может внести помехи

в работу тонкого медицинского оборудования. Лере сразу надо было сообразить, что

прикид раздолбая не вяжется со статусом сотрудника больницы, даже такой

захудалой, как эта. Но она торопилась поскорее узнать, что с мужем, и гавайская

рубаха ее не смутила.

Медбрат в парусине осклабился и кривляясь проговорил:

– Ай-ай-ай, какая досада!.. Как же вы, дама, правы, это действительно не

реанимация!

И, развернув ее за плечи, резким ударом ладони в спину втолкнул внутрь.

Сбить Валерию с ног всегда было непросто, она лишь просеменила по

инерции вперед, однако равновесие сохранила и на четыре клавиши не шлепнулась.

Она тут же метнулась к захлопнувшейся двери, но опоздала, ключ с противным

скрипом уже поворачивался в замке. Лера возмущенно заорала, принявшись

охаживать створку кулаком:

– Вы там с ума сошли? Немедленно откройте и выпустите меня! Что вам от

меня нужно?!

«Медбрат» весело откликнулся с той стороны:

– А ты покалякай со своим благоверным, он тебе скажет. Если, конечно,

очухался. А не очухался, тоже не беда, Фогель подкатит с минуту на минуту, он тебе и

объяснит. Шуметь не советую, дело пустое. У них в этом бараке психов держат, так

что, контингент не удивится, если ты бузу затеешь. Хоть оборись в форточку.

Глумливый голос стих, удаляясь, а Лера медленно обернулась в сторону тела

на кровати. С усилием переставляя ставшие непослушными ноги, она подошла

ближе. Охнула. Наклонилась. Страшась, нашла пульсирующую жилку на шее. Лёнька

был жив, но так плох и настолько изувечен, что боль полоснула Леру через все

сердце от края и до края.

Он лежал в перепачканной кровью, изорванной одежде, прикованный по рукам