Опыт борьбы с удушьем

Женя оформляла отпуск на работе, доставала с большим трудом билет на самолет и все равно не верила, что ей придется лететь в Тбилиси. Она была уверена, что все рассосется само по себе, как всегда это бывало с Севой. Ему всегда удавалось выйти сухим из воды, он же везунчик. Каждую минуту она ждала, что Сева позвонит и скажет, что все утряслось, он вылетает домой. Но Сева не звонил.

– Подумай, что можно привезти из Москвы, чтобы передать Сабе. – Это звонил Реваз.

– Куда передать?

– В тюрьму, куда еще? – сказал Реваз с раздражением и повесил трубку.

Жене стало страшно: передачи в тюрьму – это было из чужой жизни, не ее. Но потом страх ушел: все должно образоваться, она не сомневалась.

Садясь в самолет, Женя была почти уверена, что, когда она прилетит в Тбилиси, Сева будет уже на свободе. «В конце концов, он столько сделал для грузин, они в лепешку разобьются, но вытащат его оттуда. Это же Грузия, там все покупается за деньги, только нужных людей надо знать. А уж Реваз их всех знает».

Реваз встречал ее в аэропорту, один. Она сразу же засыпала его вопросами.

– Я ничего не знаю, никаких подробностей. Знаю только, что их задержали вот здесь, откуда мы сейчас с тобой вышли, – и он кивнул в сторону оставшегося позади аэропорта.

На следующее утро Реваз повез Женю в Управление. Два охранника на входе проверили у них паспорта и пропустили внутрь. Большой двор, почему-то не заасфальтированный, а посыпанный мелким гравием, хрустевшим под ногами при ходьбе. В глубине двора располагалось двухэтажное здание Управления. Обыкновенное, заурядного вида здание, старый дореволюционный особняк, приспособленный под государственное учреждение. В нем не было ничего страшного, пугающего, как в здании МУРа на Петровке, воплощающем в себе всю карательную мощь государства.

– У следователя есть к тебе вопросы. Кроме того, он хочет увидеть тебя, познакомиться. Ты будь такой, как всегда – красивая, умная, достойная женщина. Но о делах мужа что ты можешь знать, правильно? Ты ничего не знаешь. – Прямо Реваз, конечно, этого не говорил, но намекал достаточно прозрачно, что Жене лучше помалкивать и больше слушать.

– Я ничего лишнего не скажу, Реваз, не беспокойся. Я смогу увидеться с Севой, как ты думаешь? – спросила Женя.

– Он под следствием, его увидеть нельзя. Но, может быть, он здесь сейчас, в здании Управления. Его все время допрашивают.

Стояла середина октября, в Москве было холодно, мрачно, серо, а здесь нещадно светило солнце и жара стояла, как летом. Реваз достал платок, утер лицо.

– Ты ему понравишься, не бойся. Ни один грузин, даже если он милиционер, такую женщину не обидит.

От здания медленно тронулась тюремная машина для перевозки заключенных, как потом Женя выучила, она называлась автозак. Женя внезапно метнулась вперед, наперерез машине.

– Сева, Сева! – Она обхватила капот обеими руками, не давая машине ехать дальше.

Водитель заглушил мотор, машина остановилась. Реваз пытался оттащить Женю, но она, не обращая на него внимания, продолжала выкрикивать Севино имя.

– Женя, успокойся, мамой тебя прошу. Его здесь нет. Он не в этой машине. Пойдем.

Водитель вышел из кабины, и вдвоем с Ревазом они сумели оторвать ее от капота и отвести в сторону. Автозак медленно тронулся с места. Женя вырвалась от Реваза, бросилась к машине и забарабанила кулаками по железной двери.

– Севка! Севка! Выпустите его, дайте мне его увидеть.

Не останавливаясь, машина медленно двигалась к воротам. Женя колотила руками воздух. Подбежавший Реваз не дал ей упасть на землю.

5

Сева сумел передать из тюрьмы записку, где подробно написал, что ему нужно. Что-то Женя привезла из Москвы, но многого из необходимого Севе у нее не оказалось, и они с Мери, женой Реваза, со списком в руках бегали по магазинам и выстаивали в очередях за самыми, казалось бы, простыми вещами. Например, хозяйственное мыло. Самое обыкновенное, которое продавалось в больших коричневого цвета кусках с сильным запахом хлорки. Выяснилось, что в тюрьме оно пользуется большим спросом. Понятно, что когда полстраны сидит, мыло будет дефицитом. Обойдя не один магазин, они наконец-то нашли мыло и купили сразу столько, сколько давали в одни руки, – по десять кусков каждая. В каждой тюрьме страны были свои правила передачи посылок. В Ортачала можно было передавать посылки весом не больше пятнадцати килограммов раз в две недели. Севин список состоял из двух частей: еда и личные вещи.

1. Зубная щетка и зубной порошок, паста запрещена.