Опыт о человеческом разумении

15. Почему имена смешанных модусов обыкновенно приобретаются раньше их идей? Это также может разъяснить нам,

почему имена смешанных модусов по большей части приобретаются раньше, чем становятся вполне известными обозначаемые ими идеи. Из всех видов смешанных модусов внимание обращают обыкновенно только на те, что имеют имя, причем эти виды

, или скорее их сущности, суть сложные отвлеченные идеи, произвольно образованные умом, а потому удобно, если не необходимо, знать имена этих сложных идей, прежде чем пытаться образовать их, если только не хотят забивать себе голову целым рядом сложных отвлеченных идей, которые из-за отсутствия у других людей имен для них можно только отложить и опять позабыть. Я считаю, что при возникновении языков необходимо было иметь идею, прежде чем дать ей имя; так бывает и теперь всякий раз, когда, составляя новую сложную идею и давая ей новое имя, образуют новое слово. Но это не касается языков сложившихся, обыкновенно в достаточной мере снабженных идеями, которые людям необходимо часто получать и сообщать. И я спрашиваю, разве не обычным в таких языках является то, что дети узнают названия смешанных модусов прежде, чем получают их идеи? Составляет ли хоть один человек из тысячи отвлеченную идею славы и

честолюбия раньше, чем он услышит их имена? С простыми идеями и субстанциями, я признаю, бывает иначе: так как такие идеи имеют реальное бытие и связь в природе, они приобретаются то раньше имен, то наоборот, как случится.

16. Почему я так подробно рассматриваю этот вопрос

. Сказанное здесь о смешанных модусах с весьма небольшой разницей применимо и к отношениям. И так как каждый может сам это заметить, я могу избавить себя от труда распространяться об этом, тем более что сказанное мною в этой третьей книге о словах некоторые, возможно, найдут гораздо более многословным, чем требовал столь незначительный вопрос. Я допускаю, что можно было бы написать более сжато, но мне хотелось остановить внимание своего читателя на аргументе, который кажется мне новым и немного необычным (одно несомненно, что я не думал о нем, когда начал писать), чтобы при тщательном исследовании и всестороннем рассмотрении вопроса та или другая сторона его встретилась с мыслями каждого и подала повод самым нерасположенным к размышлению и самым легкомысленным людям подумать об общей ошибке, на которую обращают мало внимания, хотя она и имеет большое значение. Когда поразмыслят, какая сумятица возникла из-за сущностей и как сильно всякого рода познание, рассуждение и общение страдают и приходят в расстройство от небрежного и беспорядочного употребления и приложения слов, то, возможно, признают стоящим делом подробное раскрытие этого и меня простят за то, что я надолго остановился на аргументе, который считаю необходимым втолковать, потому что ошибки, обычно совершаемые здесь людьми, не только являются величайшей помехой для истинного познания, но и пользуются [в то же время] таким признанием, что их считают за познание. Если бы люди смотрели дальше модных слов и замечали, какие идеи подразумеваются или не подразумеваются под теми словами, которыми они так вооружены во всех пунктах и которыми так уверенно сражаются, они часто видели бы, что в заносчивых мнениях, которыми они гордятся, содержится лишь небольшая, а может быть и вовсе никакая доля разума и истины. Я буду считать себя оказавшим некоторую услугу истине, миру и просвещению, если подробным рассмотрением этого вопроса я буду в состоянии заставить людей подумать об употреблении ими языка и дам им повод подозревать, что коль скоро это часто бывает с другими, то и они могут иногда в своих речах и писаниях употреблять прекрасные и всеми одобряемые слова, но с очень неопределенным, небольшим значением или вовсе без значения и что поэтому у них есть основание быть в этом осмотрительными и не относиться недоброжелательно к исследованию этих слов другими. С таким намерением я продолжу свое изложение этого вопроса.

Глава шестая. ОБ ИМЕНАХ СУБСТАНЦИЙ