Опыт Октября 1917 года. Как делают революцию

Разведение мостов напугало не одного Ленина. Например, один из видных работников Военной организации партии, Александр Ильин-Женевский писал: «Мне невольно вспомнились июльские дни… Разведение мостов представлялось мне как бы первым шагом попытки к нашему уничтожению. Неужели Временное правительство опять одержит над нами верх?». Ленин отнесся к этому факту примерно так же. Он сел за стол и написал письмо членам ЦК: «Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно». Ленин требовал не ждать съезда, а «сегодня ночью арестовать правительство». Для этого он планировал мобилизовать «все районы, все полки» для немедленного давления на ВРК и Центральный комитет собственной партии – вождь уже успел осознать, что именно эти инстанции «тормозят восстание» – чтобы «ни в коем случае не оставлять власти в руках Керенского и компании до 25-го, ни коим образом». Письмо было размножено и разослано во все райкомы, а также Троцкому и другим партийным руководителям в Смольный.

Есть свидетельства о том, что это письмо Ленина осуждалось на собраниях партийного актива. В. Т. Логинов считает, что именно «давление снизу», инициированное ленинским письмом, заставило ЦК перейти к наступательной тактике. Однако вряд ли все это могло произойти так быстро. Ленинское письмо обсуждалось в райкомах лишь глубокой ночью. А «давление» могло бы состояться лишь к утру, когда Ленин уже был в Смольном, и когда разногласия о тактике оказались уже не актуальными. О том, что Ленин опоздал с попыткой давить на руководство ВРК и партии упоминает и Троцкий: «24 вечером Ленин переживал последнюю вспышку тревоги, захватившей его с такой силой, что он сделал запоздалую попытку мобилизовать солдат и рабочих для давления на Смольный».

Пока же ВРК по прежнему «оборонялся». На экстренном собрании было принято решение воспрепятствовать разведению мостов, как мере явно агрессивной и направленной на подавление революции. В течение вечера комиссары ВРК чаще всего мирно, без единого выстрела установили контроль над многими объектами, которые перед этим были взяты под контроль лояльными правительству силами – телеграфным агентством, продовольственным ведомством, некоторыми мостами и т. д. Так правительство само втягивало ВРК в активные действия, заставляя реагировать на свои военные эволюции.

Ленин об этом не знал. Зато он получил официальный ответ ЦК, который, по словам передавшей его Фофановой, «его не удовлетворил». «Не знаю – все что они мне говорили – они все время врали или заблуждались? Что они трусят» – нервничал Ленин. Он несколько раз требовал разрешения отправиться в Смольный под охраной верных красноармейцев, но так и не получив его, решил пойти сам на свой страх и риск. Сопровождал его один Эйно Рахья.

Это путешествие Ленина в Смольный много раз описывалось мемуаристами и историками. До того как Ленин станет главой российского правительства оставалось всего несколько часов. Но по его внешнему виду мало кто мог бы об этом догадаться. Дешевое пальто, невзрачная кепка, грязная перевязка «как от зубной боли». Они с Рахья вскочили на ходу в трамвай, шедший в депо и проехали несколько остановок по пути. Затем воспользовавшись суматохой и без пропусков, «зайцами» проскочили мимо правительственных солдат, охранявших выход с Литейного моста в сторону центра, Наконец, их остановил конный патруль на Шпалерной. Ленин пошел дальше, а Рахья «в грубой форме» дискутировал с юнкерами. Очевидно, он играл роль убедительно, юнкера признали в нем и его спутнике (завтрашнем премьер-министре!) бродяг и отстали. «С виду мы действительно представляли типичных бродяг» – признавался Рахья. Когда же они с Лениным подошли к Смольному, выяснилось, что там поменяли пропуска и туда невозможно попасть. Пришлось Рахье «по примеру карманников устроить давку», толпа оттеснила часовых, и будущий Председатель Совета Народных Комиссаров попал, наконец, в штаб революции.