Опыты

Вообще разные синонимы, антонимы, омонимы, всякие, я извиняюсь, палиндромы, анаграммы и анжабеманы — суть большое подспорье в трудной работе литератора. Они помогают как-то скрасить это унылое и отчасти безнравственное занятие, когда буквально из ничего, на голом, можно сказать, месте, из каких-то обрывков своих и чужих слов, из туманных припоминаний, сомнительных реминисценций и неоформившихся мыслей, руководствуясь волюнтарными и химерическими представлениями о том, как это должно быть, и в то же время абсолютно не зная, что в конце концов из этого получится, нужно сделать что-то реальное, осязаемое и вполне конкретное, по мере сил не очень кривя душой и не слишком далеко отступая от художественных принципов, если таковые имеются. Мне страшно подумать, как бы я выдерживал это дьявольское напряжение, не будь у меня возможности обращаться на каждом шагу к вышеуказанным (и многим другим) формам литературной игры, — мне бы, наверно, пришлось тогда отказаться к чертовой матери от писательской деятельности и искать для своих незаурядных способностей какое-нибудь иное применение (меня, например, всегда чрезвычайно привлекала профессия футбольного комментатора, и я до сих пор жалею, что мне так и не довелось испробовать себя в этом амплуа).

Более того, ставя перед собой определенную художественную задачу, я в первую очередь думаю не о том, какими выразительными средствами эту задачу решить, а о том, как бы внутри нее найти какую-нибудь зацепку, какой-нибудь повод для словесной эквилибристики. А когда этот повод найден, то и сама задача незаметно отступает на задний план, становясь одной из разновидностей того «фиктивного сюжета», о котором я уже упоминал в начале моего повествования. То есть, если использовать психологические термины, происходит вытеснение задачи, сформулированной на уровне сознания, задачей, которую формирует подсознание, причем подобное замещение приводит иной раз к довольно любопытным результатам и, безусловно, должно представлять немалый интерес для специалистов по эвристике. Вот, скажем, к чему меня привело вполне сознательное стремление написать лирическое стихотворение, посвященное временной разлуке с одной моей знакомой, некой М.Л. (в девичестве — К.):

Нехай судьбы безжалостной десницей

с тобой разлучены мы, милый друг!Нехай нас разбросало по столице —тебя на север, а меня на юг.Нехай поднесь не можем мы привыкнуть

к тому, что рядом нет души родной.Нехай все реже грезишь ты приникнутьк моей груди широкой, но больной.

Нехай, нехай за слезною рюмахой,когда на сердце грусть хоть подыхай(читатель, верно, ждет уж рифмы: «на хуй»,как пел поэт, — но все-таки: «нехай!»)…

Нехай горька нам фатума отрыжка,но ты его превратности не хай —нехай он сам дрожит, ядрена шишка,от горестного нашего «нехай»!

Я надеюсь, читатель удержится от соблазна предположить, что я сейчас начну подробно рассказывать, кто такая М.Л. и какова история и предыстория наших многолетних взаимоотношений (по поводу последнего могу сказать одно: у многих из моих читателей не сыщется столько волос на голове, сколько лет мы с ней знаем друг друга), хотя она, конечно же, очаровательная женщина и, между прочим, в минуты вдохновения прекрасно исполняет популярную песню «Неман — дивная река». Как я уже говорил выше, я совершенно не намерен в этом произведении углубляться в свои сугубо личные воспоминания (впрочем, я вовсе не исключаю такой возможности в моем дальнейшем творчестве и, более того, имею даже на этот предмет вполне определенные, хотя еще и не совсем оформившиеся замыслы), и кроме того, вопреки утверждениям злых языков, за долгие годы сердечной дружбы между мной и М.Л., к сожалению, так и не произошло (и, насколько я понимаю, не могло произойти, даже если б я когда-нибудь и обнаружил такие намерения) ничего похожего на то, что при некотором воображении можно себе представить, ознакомившись с другим (более ранним) стихотворением, посвященным ей же: