Опыты любви

16. После моего душа мы наконец выяснили отношения в истории с ключом и отправились ужинать в ресторан на острове Сите. Мы оба пребывали в отличном настроении, изо всех сил старались избегать неловкости, болтали на нейтральные темы о книгах, фильмах и столицах. Со стороны (например, официанту) могло показаться, что двое действительно счастливы вместе — так что романтический терроризм торжествовал существенную победу.

17. И тем не менее у обычных террористов перед романтическими террористами есть существенное преимущество — то обстоятельство, что в их требования (даже самые дерзкие) не включается самое дерзкое требование из всех — требование, чтобы их любили. Я сознавал, что наше счастье в тот вечер в Париже было самообманом, потому что любовь, которую выказывала Хлоя, не явилась сама собой. Это была любовь женщины, чувствующей себя виноватой в том, что ее привязанность иссякла, но которая тем не менее пытается проявить лояльность (чтобы одновременно убедить и себя, и его). Поэтому вечер не был для меня по-настоящему счастливым: обида сделала свое, но победа оказалась тщетной.

18. Хотя обычные террористы, взрывая дома или школьников, время от времени добиваются уступок от правительств, романтические террористы при этом обречены на разочарование в силу принципиальной непоследовательности своего подхода. «Ты должна любить меня, — говорит романтический террорист, — я заставлю тебя любить меня, обижаясь или заставляя тебя ревновать!» Но это приводит к парадоксу, поскольку, получив обратно любовь, он уже заранее относится к ней с подозрением, и у романтического террориста вырывается жалоба: «Если я только заставил тебя любить себя, то я не могу принять этой любви, потому что ты не даришь мне ее добровольно».

19. По дороге обратно в гостиницу Хлоя опустила руку в карман моего пальто и поцеловала меня в щеку. Я не вернул ей поцелуй, и не потому, что поцелуй не был самым желанным завершением ужасного дня, просто я не мог больше воспринимать ее поцелуи как подлинные. Я потерял желание навязывать любовь той, которая не хотела ее принять.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА И ЗЛА

1. Под вечер в воскресенье мы с Хлоей сидели в салоне эконом-класса «Бритиш Эруэйз», возвращаясь из Парижа в Лондон. Побережье Нормандии только что осталось позади, и одеяло зимних облаков, расступившись, позволило нам некоторое время беспрепятственно любоваться темной водой внизу. Находясь в напряжении и не в состоянии сосредоточиться, я ерзал в своем кресле. В этом полете таилась какая-то угроза, тусклый фон работающих двигателей, притихший серый салон, конфетные улыбки служащих авиакомпании. Тележка с набором напитков и закусок медленно двигалась по проходу, а я, хотя был голоден и хотел пить, испытывал, глядя на нее, только неявное чувство дурноты, которое может вызывать в самолете еда.

2. Хлоя только что дремала и слушала свой плеер, но теперь она вынула из ушей наушники и уставилась большими зеленоватыми глазами на спинку кресла перед собой.

— С тобой все в порядке? — спросил я.

Последовало молчание, как будто она не расслышала. Потом она заговорила.

— Ты слишком добр ко мне, — сказала она.

— Что?

— Я говорю: ты слишком добр ко мне.

— Что? Почему?

— Потому что.

— Хлоя, для чего ты это говоришь?

— Не знаю.

— Да мне кажется, что все как раз наоборот. Это ты, если есть проблема, всегда готова сделать усилие над собой, это ты себя обвиняешь, когда…

— Тсс, замолчи, не надо, — сказала Хлоя, глядя в сторону.

— Почему?

— Потому что я встречалась с Уиллом.

— Что ты делала?

— Я встречалась с Уиллом, а что?

— Что? Что значит встречалась? Встречалась с Уиллом?

— Господи, я спала с Уиллом.

— Мадам, желаете что-нибудь выпить или съесть? — В этот момент возле нас оказалась стюардесса со своей тележкой.

— Нет, спасибо.

— Совсем ничего?

— Нет, мне ничего не нужно.

— А ваш сосед?

— Нет, спасибо, ничего.

3. Хлоя заплакала.

— Я не могу в это поверить. Я просто не могу в это поверить. Скажи мне, что все это — шутка, ужасная, чудовищная шутка, что ты спала с Уиллом. Когда? Как? Как ты могла?

— Боже мой, я так виновата, я очень виновата. Прости меня, но я… я… Прости…

Хлоя плакала так, что не могла говорить. Слезы ручьями текли по ее лицу, она хлюпала носом, все ее тело сотрясали рыдания, она задыхалась, хватая ртом воздух. Ей было так плохо, что на мгновение я забыл о важности ее признания и только думал, как остановить поток ее слез.

— Хлоя, пожалуйста, не плачь, все в порядке. Мы можем это обсудить. Тиджи, пожалуйста, возьми этот платок. Все будет хорошо, обязательно, честное слово…

— Господи, я так виновата, я виновата, ты этого не заслуживаешь, ей-богу, нет…

Хлоино отчаяние на время облегчило груз измены. Ее слезы означали короткую отсрочку моих собственных. От меня не ускользнула ирония ситуации — любовник, успокаивающий свою возлюбленную, расстроенную тем, что она изменила ему.