Оракул петербургский. Книга 2

Но проблемы людей и зверей, а точнее людей-зверей, оказывается, нарастали по мере приближение к дверям нужного кабинета. Вот он долгожданный кабинет № 6, за ним притаилась чиновная персона с официальными позывными – Скуратова Зоя Леонидовна (так следовало из таблички на двери). Муза вошла первая, за ней Сабрина, уже порядком напуганная встречей с первой собакой. За столом сидела миловидная женщина средних лет и усиленно делала вид, что сильно увлечена ответственным разговором по телефону. Но то был обычный бытовой треп: в большей мери личный, чем деловой. Все, скорее, сводилось к тому, чтобы договориться с "ами" о том, как прокобелировать во время, а не после работы.

Кто не знает этих ЖЭКовских административных кабинетов: обстановка в них убогая, стены обклеены дешевыми обоями, рисунок которых содержит примерно столько же эстетического вкуса и разумности, сколько сами головы владельцев покосившихся канцелярских столов. В ЖЭКах трудятся, в основном, приезжий люд, из российской глубинки. Их установка – покорение большого города. Соглашаясь с маленькой зарплатой, они надеются для начала выбить более-менее сносное служебное жилье. После закрепления комнатухи, можно подумать уже и о материальном росте: некоторые решают такие вопросы с помощью тайного бизнеса, называемого в Уголовном Кодексе отвратительным словом "взяточничество".

О такой айсберг, точнее, об его подводную часть, разбиваются те небольшие, чисто формальные решения, за которыми являются в скучные учреждения толпы просителей. Традиция готовилась хлестануть по щекам и нашу парочку. Для начала, Скуратова уточнила какой статус имеет Муза при Сабрине (чиновник, безусловно, предпочитает беседу с глазу на глаз!). Муза тут же определила статус-кво: она юрист и переводчица при личности, плохо владеющей русским языком. Скуратова молча взвешивала все обстоятельства: ясно, что должна быть задействована особая тактика. Ситуация интересная и весьма перспективная. Понятно, что бывшие иностранные граждане ни черта не смыслят в отечественных традициях.

Но Муза тоже изучала противника. У Музы в последние годы выработался какой-то особый мужской подход, взгляд на людей и обстоятельства. Сейчас она сверлила чиновное тело победитовым наконечником своего жизненного опыта. Ясно, что начальница не имела обыкновение грубить народу. Она сама была плоть от плоти тот самый народ. Скорее всего, Скуратова не состояла в родственниках того Малюты, который оставил неизгладимый след в истории Государства Российского времен Ивана Грозного. Давно ушли в прошлое страшные опричники и верные псы-палачи бесноватых царей-садистов. Но порой из-под спуда поздних поправочных генетических наслоений вдруг зыркал на современного просителя взгляд ласкового кровопийцы. Вот и теперь, рассмотрев посетителей, Зоя Леонидовна не смогла унять мелкой дрожи рук. Ручонки, словно, тянулись к топору. Как матерый, увлеченный ремеслом свежевальщик, Зоя боролась с собой: так трудно сдерживать на людях игривый профессиональный порыв, созерцая блеск стали удобной секиры или обоняя кружащие голову ароматы долгожданной, готовой к разрубанию животной туши. Муза фиксировала переливы патологических страстей, бушевавших в миловидной начальнице. "Странное сочетание качеств"! – подумалось опытному психологу.

Но, к слову сказать, телесную стать чиновная женщина имела приемлемую для мужицкого потребления, а лицо выглаженного татаро-славянского типа. Убрать бы перегруз оловянности из прямого взгляда тусклых серых глаз, поправить бы легкой пластикой впалость седловины носа (свидетельство персистенции врожденного сифилиса в дальних поколениях распутных деревенских предков), то можно было бы выводить девицу в свадебный круг, не ожидая большого конфуза. Она, как все простецкие натуры (те, что от сохи!) несколько переоценивала свои природные качества. Но такая простительная для женщины слабость не мешала ей умело использовать женскую анатомию по назначению – в карьере, в частной жизни. Правда, круг потребителей был невысокого ранга. В голосе ее звучали колокольчики, почти что тонко-мелодичные, такие же, как звучали в старину на Изюмском шляхе, оседланном татарами. Позже ямщики подвесили те же музыкальные инструменты на дуги своих кибиток. Колокольчикам было дано задушевное имя – "Дар Валдая". Много позже, несколько под другой, но тоже ритмичный, четкий звон, вели по Соловецким дорогам несметные толпы заключенных ГУЛАГа.