Ораторское искусство с комментариями и иллюстрациями

В горячке – Цицерон имеет в виду как горячечный бред, так и отсутствие сколь-либо выраженных желаний в горячке. Желание (velle) – любое проявление воли, включая недовольство; в оригинале сказано энергичнее: «inest enim velle in carendo» – «внутри лишения – хотение».

В слове «лишение» есть и другой смысл – когда чего-то не имеешь и чувствуешь это, но легко переносишь. Но и в этом значении мертвые не «терпят лишений», потому что для них это не означает страдания. Говорится: «Лишение блага есть зло» – но ведь даже для живого «лишение» – только там, где он чувствует нужду; так о живом можно сказать: «Он лишен царства» (да и то, пожалуй, не о тебе, а разве что о Тарквинии, изгнанном из царства), но о мертвом никак уж нельзя. «Терпеть лишение» – свойство чувствующего человека, а мертвый не чувствует – стало быть, даже чувства «лишения» нет в мертвеце.

Тарквиний Гордый – последний царь древнейшего Рима, лишившийся в 509 г. до н. э. трона за оскорбление добродетельной Лукреции.

Впрочем, есть ли надобность об этом философствовать, когда мы видим, что и без философии предмет достаточно ясен? Сколько раз бросались на верную смерть не только вожди наши, но и все наши войска? Если бы бояться смерти – не пал бы в битве Луций Брут, защищая отечество от возврата тирана, которого сам изгнал; не бросились бы на вражьи копья в войне с латинами – Деций-отец, с этрусками – Деций-сын, с Пирром – Деций-внук; не погибли бы в одной битве за отечество Сципионы в Испании, Павел и Гемин – при Каннах, Марцелл – в Венузии, Альбин – в Литане, Гракх – в Лукании, – кто же из них нынче несчастен? Даже испустив последний вздох, не были они несчастны: не может быть несчастен тот, у кого уже нет чувств.

Цицерон перечисляет полководцев, погибших на вершине своей славы, занимавших до гибели высшие государственные и военные должности.

– Но быть без чувств – это и ужасно.

– Ужасно, – если это значит «быть лишенным чувств».

Но если ясно, что человек, которого нет, уже не может в себе ничего иметь, то что может быть ужасно для того, кто уже не испытывает чувств и не терпит лишений? Конечно, ужас тут бывает, и нередко, но лишь оттого, что съеживается вся душа от страха смерти. Кто поймет то, что само по себе ясно, как день, – что с разрушением души и тела, с гибелью всего живого существа, с полным его уничтожением это живое существо из того, чем оно было, превращается в сущее ничто, – тот легко поймет, что никакой нет разницы между гиппокентаврами, которых никогда не бывало, и царем Агамемноном, который когда-то был, и поймет, что покойному Марку Камиллу так же мало дела до нашей гражданской войны, как мне было при его жизни – до падения Рима.

Гиппокентавр – то же, что кентавр. Дело в том, что в мифологии кентаврами называлось одно из племен детей Аполлона, а привычные нам полулюди-полукони признавались возникшими от их смешения с лошадями, поэтому и понадобился корень «гиппо-» (конь), чтобы отличить их от кентавров как детей богов, похожих на людей. Здесь Цицерон следует аристотелианству, в котором фантастические существа, как «козлоолени» или химеры, признавались заведомо не существующими, как составленные из нескольких частей простым произвольным соединением.

Марк Фурий Камилл (ок. 447–365 до н. э.) – римский полководец, спасший Рим от нашествия галлов.

В самом деле, с чего бы Камиллу печалиться о том, что будет через триста пятьдесят лет после него, или мне – о том, что, может быть, десять тысяч лет спустя нашим городом завладеет еще какой-то народ? Но любовь наша к отечеству такова, что мы мерим ее не нашим чувством, а его собственным благом. Поэтому мудрецу не страшна смерть, которая ежедневно грозит ему от любой случайности и которая никогда не далека, ибо жизнь человеческая кратковременна, – ведь мудрец постоянно помогает советами государству и близким, а заботу о потомстве, хотя он его и не почувствует, считает своим долгом.