Ораторское искусство с комментариями и иллюстрациями

Если же душа есть некое число (мысль скорее глубокая, чем ясная) или же пятая стихия, которую нельзя ни назвать, ни понять, то она должна быть еще цельнее и чище и поэтому возносится особенно высоко над землей.

Отождествлять душу с числом могли не только сами пифагорейцы, но и платоники и аристотелики, испытавшие его влияние, поэтому рядом с «числом» появляется аристотелианское понятие «пятая стихия». Ниже Цицерон упоминает Дикеарха и Аристоксена, которых резко критиковал выше.

Чем из всего здесь перечисленного считать душу, безразлично, лишь бы такая живая сила как ум не была загнана ни в мозг, ни в сердце, ни в кровь, как того хочет Эмпедокл.

Эмпедокл считал, что в крови равномерно распределены все четыре стихии, и поэтому отождествлял ее не просто с душой, а с мыслью.

О Дикеархе и Аристоксене, его сверстнике и соученике, при всей их учености говорить не приходится: первый из них, по-видимому, настолько был бесчувствен, что даже не заметил души у самого себя, а второй настолько поглощен своей музыкой, что и о душе судил как о песне. Между тем гармонию мы познаем из интервалов между звуками, и разные интервалы, складываясь, дают многообразные гармонии; а вот какую может дать гармонию склад и облик тела без души, я представить себе не могу. Так что пусть уж лучше он при всей своей учености уступит это место учителю своему Аристотелю, а сам учит пению: не зря ведь говорится в греческой пословице:

«Кто в чем учен, тот в том пусть и старается!»

Цицерон понимает гармонию не как соответствие одного звука другому, но как нашу способность при таком соответствии отличить один звук от другого. Поэтому душа не может быть гармонией, раз гармония состоит не в том, чтобы согласовать все звуки, но чтобы найти новые гармонии как новые пропорции и различения.

И уж подавно мы отвергнем то случайное стечение неделимых телец, гладких и круглых, в котором Демокрит считает возможным находить теплоту и дыхание, то есть одушевленность. Если же, наконец, душа есть одна из тех четырех стихий, из которых будто бы все состоит, то, несомненно, она состоит из воспламененного воздуха (так, кажется, преимущественно полагает Панэтий), а стало быть, неизбежно стремится ввысь: ни огонь, ни воздух не имеют в себе ничего нисходящего, а всегда тянутся вверх.

Неделимые тельца – атомы. Атомы Демокрита имели форму, температуру и цвет, так что вполне могли считаться живыми существами, особенно те атомы, из которых сложена душа, раз они гладкие, то есть не слишком цепляются друг за друга и застревают друг в друге.

Панэтий Родосский (ок. 180–110 до н. э.) – философ-стоик, участник кружка Сципиона, его мысли оказали огромное влияние на Цицерона. Панэтий считал, что души людей, как пламенные, вскоре после смерти растворяются в космическом пламени, – в отличие от других стоиков, считавших, что души растворяются в пламени во время экпиросиса (всеобщего воспламенения мира по истечении «великого года»), а души мудрецов могут продолжать мыслить даже и в это время.

Поэтому, если эти души рассеиваются, то не иначе как высоко над землею, если же продолжают жить и сохраняют свой образ, то тем несомненнее они возносятся к небу, прорезая и разрывая воздух более густой и плотный, который ближе к земле. Ибо душа – пламеннее и жарче, чем этот воздух, который я назвал густым и плотным; это видно из того, что тела наши, сами по себе сложенные из земляной стихии, согреваются жаром души.