Орда (Тетралогия)

Расслабленно потянувшись, Баурджин с удобством расположился на угловом диване и, потягивая имбирное пиво, погрузился в чтение. Итак... Молодых да шустрых парней, оказывается, набралось всего двое! Ну конечно, остальные-то — всякие там «заслуженные шэньши» и прочие «знатоки канонических книг», похоже, для конкретных дел не годились. Неизвестно зачем толковать чёрт-те какой давности изречения и цитировать классиков это, знаете ли, совсем не то, что по-настоящему самостоятельно мыслить! Две большие разницы.

По возрасту парни были примерно одинаковы — одному пятнадцать, другому — четырнадцать, оба имели прекрасные характеристики учителей, оба, как было особо отмечено, «проявили себя в науках и почтении к старшим». Одинаковы — близнецы-братья. Но вот что касалось, так сказать, социального происхождения... Один — Пу Лияньчжи, пятнадцати лет — был крестьянский сын, второй же — четырнадцатилетний Фань Чюлянь — выходцем из самых верхов общества, внуком влиятельнейшего чиновника, начальника отдела налогов Чиань Фаня. Ну, ясно, пристроил внучка... Симпатии Баурджина были целиком на стороне крестьянского сына. Классовый подход, что и сказать! Однако и не только классовый — и без этого можно было себе представить, каким образом учились оба. Вот изнеженный чиновничий отпрыск, избалованный, манерный, ни в чём не знавший отказа. Не очень-то ему и нужны настоящие знания — и так сдаст экзамены на шэньши, с таким-то дедом. Интересно, кто отец? А. вот, тут указано — некий Цзы Фань, банкир. Банкир! Вот — то-то! Вряд ли изнеженный барчук Фань Чюлянь будет остервенело грызть гранит науки и столь же остервенело работать, не считаясь со временем. А вот крестьянский сын — совсем другое дело. Когда надеешься только на себя, когда сложнейший экзамен — единственная дорога выбиться в люди... О, тогда относишься к знаниям совсем по другому. Отложив в сторону документы, Баурджин с улыбкой представил себе этого деревенского парня, этакого тангутского Михаилу Ломоносова, здоровенного, крепкого, с грубым обветренным лицом и открытым взглядом. Да-а... Можно считать, секретарь уже выбран, осталось лишь соблюсти формальности, дабы не обижать отказом влиятельного Чиань Фаня. А устроить им завтра экзамен! Нет, даже уже сегодня — и здесь, чтоб ни откуда ничего не списали. Придя к такому решению, Баурджин позвонил в колокольчик...

Ну, вот точно так нойон их себе и представлял! Вот крестьянский сын Пу Лияньчжи. Широкоплечий, крепкий, с грубым лицом и обветренными губами. А руки? Это ж не руки, это ручищи, настоящие руки рабочего человека, не какого-нибудь там эксплуататора. И одет — скромно, в короткий светлый халат из хлопковой ткани. Крестьянская, народная косточка! А вот второй... Боже же ж ты мой, да как же можно быть таким модником! Халаты... Боже, боже... Да этот парень на вечеринку собрался, а не на работу устраиваться! Есть такое словно — стильно, и вот здесь употребить его как раз было бы к месту — вся одежда изысканно-манерная, подобранная в полном соответствии с классическим стилем. Сейчас на дворе конец осени, а осени, как помнил Баурджин ещё с Ляоянских времён, соответствовал белый цвет. Вот и верхний халат у юноши — из ослепительно-белой парчи, да ещё и подпоясанный наборным пояском из ярко начищенных стальных пластинок — ну, как же, осени соответствует металл. Нижний — более узкий — халат тоже белый, только не парчовый — шёлковый, с затканным золотой нитью воротом. Сапожки остроносые, белой кожи, руки тоже белые — аристократические, тонкие… вот уж точнёхонько — белоручка, барчук; лицо бледное, смазливое, как у девчонки — плаксивое, чёрные волосы... Этакий Пьеро с шиньоном на голове, или Вертинский в маске Пьеро — «Ли-ловый негр ва-ам падава-а-ал ма-анто!». Господи, да ещё и нос припудрен. Хорошо, губы не накрашены! А ногти-то, ногти — серебристо-белые, ититна мать, маникюр!

— Ну, — осмотрев парней, Баурджин кивнул на два специально принесённых в приёмную столика. — Вот вам бумага, тушь и перо. Сидите, отвечайте на вопросы — во-он они, написаны. Кто ответит лучше — тот и станет моим секретарём. Ты что-то хочешь спросить? — князь холодно посмотрел на барчука.

— Да, если можно, господин наместник, — поклонился тот.

Нойон махнул рукой:

— Можно, спрашивай.

— Нельзя ли задвинуть окно, господин наместник? Сквозняк.

Сквозняк? Ну и неженка!

— Боишься простудиться?

— Боюсь, господин наместник. Из больного какой работник?

Ага — вот даже так!

— Закройте окно, — обернувшись к слугам, отдал распоряжение Баурджин. Затем посмотрел на парней: — Ну, пишите! Желаю вам обоим удачи, и помните — время у вас ограничено.

Оставив соискателей на попечение мажордома, наместник, попевая «Ваши пальцы пахнут ладаном», спустился из дворца во двор и велел подавать коня. Захотелось проехаться по городским улицам. Впрочем, зачем проехаться? Быть может, лучше пройтись? Почесав затылок, Баурджин с сомнением осмотрел свой ярко-алый, с золотыми драконами, халат. Пожалуй, слишком уж приметно и вызывающе. Поднявшись обратно во дворец, кликнул слуг: