И, довольно-таки грубо ухватив Боорчу за шиворот, выволок из юрты. Тут же и спросил:
— А где твои люди, спят, что ли?
Боорчу не слышал — отвернувшись, задрал полу халата и звонко мочился в снег. Шатался, гад, но ведь не падал, даже не обливался.
«Сразу видно, профессионал!» — завистливо подумал Дубов.
— Мои люди никогда не спят! — Боорчу заступился за своих нукеров. — Не спят, а несут караульную службу.
— Ну, правильно, — согласился Баурджин. — Устав гарнизонной и караульной службы ведь запрещает на посту спать… а также пить, курить, говорить и отправлять естественные надобности. Ты вот что… мы это, за вином сейчас съездим с девками, а? Дашь лошадей?
— Берите… Э! И я с вами…
— Так у тебя ещё есть! Целый бурдюк. Там, в юрте, забыл, что ли? На одного-то хватит, а на двоих… на четверых… В общем, мы поехали, а ты нас жди. Вели воинам, чтоб дали нам лошадей!
— Ко мне, мои верные нукеры! — с неожиданной звучностью завопил Боорчу. — Дайте моему другу коней.
— Слушаемся и повинуемся, господин. Если ты хочешь, пусть твой гость едет, несмотря на то что на дворе глубокая ночь. А вот девушки…
— Скажи, что ты их мне подарил, — зашептал на ухо приятелю Баурджин. — Вот веселуха-то будет.
— А я их ему это… подарил! Пользуйся на здоровье, друг. Девчонки хорошие, много всяких историй знают, ещё и прядут.
— Ну, мы поехали! — Баурджин галантно помог девушкам усесться на подведённых нукерами лошадей и, подойдя к Боорчу, крепко того обнял, причём, вполне искренне:
— Прощай, дружище… Тьфу ты, не прощай, а — до скорого.
Юноша дал коню шенкеля, и вся процессия умчалась, растворившись в звёздно-лунной полутьме бархатной зимней ночи. Ехали быстро, без остановок и никуда не сворачивая. А чего было сворачивать — вон он, кряж, выделяется на фоне звёзд этаким прильнувшим к самке медведем.
— Куда мы едем? — на ходу крикнула Бурдэ.
— К хорошим людям, — улыбнулся в седле Баурджин.
— К каким?
— К хорошим… Хан Эрхе-Хара вас устроит?
— Эрхе-Хара?! Да как же мы тебя отблагодарим за такое чудо?!
— Сказал бы я как…
— Что-что?!
— Потом скажу!
Снежная пыль летела из-под копыт сверкающим раздробленным жемчугом, поросший редколесьем кряж быстро приближался — и вот уже из-за деревьев послышались крики:
— Баурджин, ты ли это, наш нойон?
— Я, — улыбаясь, юноша бросил поводья и с удовольствием наблюдал, как, скатившись с кряжа, бегут к нему верные воины — мелкий Гамильдэ-Ичен, здоровяки Юмал и Кооршак, Гаарча с Хуридэном, Ильган и Цырен, и прочие «суслики».
— А мы-то думали уже уходить в степь, нойон!
Нойон… Баурджин усмехнулся:
— Рано нам в степь, парни! Есть у нас… Есть у нас ещё дома дела!
Глава 7
Засада
Весна 1196 г. Внутренняя Монголия
Взлетев в седло, с силой резанул плетью по боку коня. Всхрапнув и прижав к затылку уши, он понёс его в степь.
Войска растянулись в степи по всему фронту, так что прикрывавшие левый фланг воины рода Олонга — в их числе и десяток Баурджина — даже не видели тех, кто находился справа. Да что там справа — и в центре огромное количество воинов и лошадей представлялось одной сплошной массой. Сколько их всего было? Ответ знает лишь ветер.
Сидя в седле, Баурджин скосил глаза на своих и вздохнул — его десяток, как, впрочем, и десяток Кэзгерула, выглядел самым бедным, можно даже сказать — нищим. Ни сабель, ни железных шлемов, ни панцирей из толстой воловьей кожи, одни лишь вывернутые полшубки да луки со стрелами. Да, ещё — короткие копья. И все… И все! Хотя и этого не мало, уж чего-чего, а стрел-то имелось в достатке, и самых разных — тяжёлых, длинных, легко пробивавших кольчуги, и лёгких, дальнобойных, сигнальных и зажигательных. И всё же стрелы стрелами, а в ближнем бою не помешали бы и сабли… ещё бы научиться ими владеть. Ну этому никто не учил ни Баурджина, ни Кэзгерула, не говоря уж о всех прочих «сусликах». Тяжёлая боевая сабля — оружие аристократа, остальным же достаточно лёгкого копьеца с крюком, аркана да тугого лука.
Главная задача, поставленная легковооружённым ратникам, заключалась в следующем: налететь, наделать побольше шума и увлечь за собой врага притворным отступлением. Увлечь не чёрт знает куда, а во вполне определённое место, чтобы подставить под удар тяжёлой конницы. Ах, какая славная была эта конница, как сверкали на солнце доспехи из мелких железных пластинок, защищавшие не только всадников, но и их коней, как развевались разноцветные перья, вставленные в навершья шлемов, как сияли наконечники копий! Рыцари, как есть — рыцари! Да, приходилось признать, тяжёлая кавалерия кочевников явно не соответствовала тем представлениям о ней, что имелись у Дубова. Закованные в доспехи витязи, похоже, ничуть не уступали по силе прорыва хвалёному западноевропейскому рыцарству!