Орден госпитальеров

Итак, начало было положено. Первым принял крест из рук папы епископ Адемар Монтейский, толпа кричала «Так хочет Бог!». Услышав эти слова, папа, как сообщил другой хронист Роберт Реймский, сказал:

Дражайшие братья… если бы не Господь Бог, который присутствовал в ваших помыслах, не раздался бы единодушный глас ваш, и хотя он исходил из множества уст, но источник его был единым. Пусть же клич станет для вас воинским сигналом, ибо слово это произнесено Богом… И тот, кто возымеет в душе намерение двинуться в это святое паломничество, и даст обет Богу, и принесет Ему себя в живую, святую и весьма угодную жертву, пусть носит изображение креста Господня на челе или на груди. Тот же, кто пожелает, дав обет, вернуться, пусть поместит это изображение на спине промеж лопаток…[160]

Как комментирует это событие Дж. Райли-Смит, «остается впечатление, что тогда был разыгран хорошо поставленный спектакль, где все действия актеров и реакция толпы были тщательно продуманы»[161]

.

Однако, анализ действий папы, проделанный академиком Ф. И. Успенским свидетельствует о том, что роль Урбана II сводилась к столь незначительным мероприятиям, которые никак нельзя назвать организацией крестового похода.

Добровольцы, пожелавшие отправиться в крестовый поход, стали, по инициативе папы Урбана, высказанной на Клермонском соборе, нашивать себе на одежду кресты из цветной ткани. Впервые в истории Средневековья большая группа мирян стала носить на одежде единообразный опознавательный знак. Это нововведение сохранилось по сей день, как в военной, так и в гражданской сфере. Знак Креста стал первым знаком принадлежности к единому войску и выражением решимости участников крестового похода умереть на пути к Святому Граду Иерусалиму или довести дело его освобождения от власти неверных до победного конца. С тех пор крест считался отличительным знаком христианского ополчения, воинства (militia). Использование креста в качестве военного знака отличия служило выражением новой для того времени идеи слияния Воинства Небесного с воинством земным. Отсюда было уже рукой подать до креста орденских рыцарей-монахов, которые, со знаком креста на облачении, указывавшем на главный, религиозный, смысл их служения, мечом защищали христианские святыни от неверных.

О дальнейших событиях все историки Мальтийского Ордена повествуют примерно одинаково. Они не преминули пройти мимо действий странствующего проповедника Петра Пустынника (он же Петр Амьенский), которому, якобы, было видение в храме Гроба Господня. Его призывам к освобождению Гроба Господня, прозвучавшим еще до Клермонского собора, о годичном путешествии папы с проповедью идеи борьбы с неверными и освобождения Святой Земли. Наконец в 1096 году собравшаяся армия, под предводительством папского легата епископа дю Пюи Адемара Монтейского и графа Тулузского Раймунда Сен-Жильского, и почти вся провансальская знать «приняла крест» и двинулась в неблизкий путь.

Однако сага о Петре Амьенском оказалась недостоверной, поскольку, как выяснилось, он никогда не был в Иерусалиме, а рассказ о некоем видении, попросту вымысел составителей хроник, которое кочует из одного исторического труда в другой. Да, он, как и другие лица обращались к народу с проповедью о борьбе с неверными, почему «идея крестового похода стала популярной в народных массах»[162].

Призыв таких проповедников, а затем и папы оказались необычайно успешным. Желающих участвовать в Крестовом походе оказалось так много, что возникли серьезные проблемы с транспортировкой таких громадных масс крестоносцев. Их передовой отряд, фактически не имевший над собой единого командования, был уничтожен в Малой Азии. Главное войско, ядро которого составляли отряды герцога Нижней Лотарингии Готфрида Бульонского, и его брата Балдуина, переправившись через Дунай, и собралось зимой 1096–1097 гг. близ Константинополя, где вождям крестоносцев даже пришлось принести ленную присягу Императору Византии. Но крестоносный энтузиазм гнал христиан вперед. Даже трудности пути не могли остановить их победного марша.