Орден Сумрачной Вуали

Он играет. Он во что-то играет, чего-то ждет от меня… Но чего?

– В конце концов, ты ведь зачем-то вселился в Тилваса тогда, на острове Нчардирк? У тебя была веская причина, верно? – мой голос стал медленно обретать прежнюю уверенность. – Чего ты хотел, пэйярту? Скажи.

Лис навострил уши.

– Ты хотел познать жизнь человека, – прищурилась я, шагая к нему. – Ты хотел узнать, каково оно: жить в теле, как в тесном доме, из которого никак не выйдешь, и одновременно быть совершенно свободным – при условии, что тебе хватит смелости взять эту свободу. Быть таким маленьким по сравнению с миром – и одновременно почти всемогущим. Ошибаться и подниматься вновь. Поддаваться чувствам, мыслям, бросаться в жизнь, как в омут с головой, создавать себя и свой путь – самому… Видеть. Слышать. Обонять. Говорить. Трогать. Учиться сосуществовать с миллионами других таких, как ты. Ненавидеть. Любить. Бояться. Восторгаться. Смеяться и плакать. Ты хотел жить, Белый Лис. И ты все еще хочешь этого, раз сидишь здесь передо мной, а не сбежал в далекие кедровые рощи – ведь в нашем ритуале нет ничего, что держало бы тебя. Ты говоришь со мной, потому что это тебе интересно. Ты хочешь вернуться в Тилваса. Сам. Я зря тебя уговариваю, ведь

ты и так вернешься в Талвани.

К концу монолога мой голос окреп.

Белый Лис ощерился.

– Какая самоуверенность, – почти выплюнул он, поднимаясь и отворачиваясь к выходу.

Мое сердце будто пробило стеклянной стрелой. Я ошиблась. Все кончено.

Но, поднявшись на первую из ступеней подвала – тени следовали за ним, как свита, – пэйярту вдруг остановился и обернулся.

– Впрочем, ты права. Я хочу вернуться в Тилваса Талвани. Но только при одном условии.

– Говори, Лис.

– Я хочу, чтобы ты дала ему то, что он ищет. От чего сама закрываешься. Не сразу. Не по принуждению. Но я хочу, чтобы ты зажгла свет.

– Я не знаю, о чем ты.

– Всё ты знаешь. В своих мыслях ты нередко называешь вас людьми, танцующими в темноте. Уставшими, спотыкающимися на каемке вечности. Людьми с дырами в груди, в которых нет ни любви, ни надежды, только долгая смерть, подкрадывающаяся из-за угла, людьми, обреченными на угасание, родившимися, чтобы исчезнуть, ничего не создав. Но я не для того становлюсь человеком, чтобы утонуть в темноте, Джеремия Барк. Либо однажды ты зажжешь для Тилваса свет, либо дай ему умереть прямо сейчас – потому что время неважно, если оно оканчивается темнотой.

– Нельзя зажечь свет для кого-то другого, Лис. Мы делаем этот выбор только для себя.

– Но можно показать, где находится свет. Зажечь свой фонарь и дождаться.

– Не факт, что другой на него пойдет.

– Тилвас уже шел.

– Я не понимаю.

Глаза пэйярту горели, как огромные костры на далеких холмах, что зажигают в но́чи приветствия мертвых. Лис сидел неподвижно, как статуя. Дым благовоний, заполнявший подвал, заставлял меня дышать медленно, осторожно. У меня слезились глаза, но я не знала от чего: от едкости горящего шалфея или оттого, что наш диалог, слишком смутный, слишком обскурный, заставлял мое сердце биться чаще.

– Я хочу дополнить историю Тилваса Талвани, которую ты знаешь, несколькими деталями, которые он опустил или исказил, – сказал лис. – Наши отношения были не такими простыми, как он рассказал вам с Мокки Бакоа.

Я кивнула.

* * *

Рассказ пэйярту

Ты уже знаешь, что Тилвас, наследник одного из самых древних родов Шэрхенмисты, родился в замке Крыло Заката. Его отец был шэрхен, но мать – из Шолоха. Леди Талвани никогда не хотела быть чьей-либо матерью, и уж точно не в таком юном возрасте – по меркам Лесного королевства. Называя вещи своими именами, они с отцом Тилваса просто сбежали из замка, когда у них родился сын, оставив его на воспитание деда, бабушки и многочисленных слуг.

«Послеродовая депрессия, надо развеяться».

Они вернулись через несколько лет, чтобы выяснить, что их мальчик «какой-то не такой». Видит то, чего нет. Незримых сущностей, населяющих Шэрхенмисту. Они хотели забрать его на материк, но дед и бабушка не отдали. Тилвас остался с ними в Крыле Заката.

Тилвас получил домашнее образование. Он рос настоящим джентльменом: изысканно одевался, говорил на семи языках, умел превосходно танцевать, цитировал древнюю поэзию и разбирался в искусствах. При этом он был угрюмым, замкнутым, молчаливым снобом. Впрочем, в своем амплуа Тилвас чувствовал себя как рыба в воде и проводил свою юность в тенистой прохладе замковых библиотек, за работой.

– Ты состарился быстрее, чем вырос, – однажды в шутку сказал дед.

Тилвас серьезно обдумал эти слова. Но нет. Нет. Ему еще предстоит вырасти. Тогда, в Крыле Заката, он закладывал фундамент своей личности – полезные привычки, изысканные манеры, но его реальная жизнь точно должна быть связана с его даром. Если для этого надо будет пожертвовать всем – Тилвас сделает это. Он готов к судьбе гения, хотя, судя по книгам, эта судьба всегда незавидна.

– А как же любовь? – говорила бабушка. – Как же люди?