Ординариум Анима

Вчера, незадолго до окончания рабочего дня, ко мне зашел Долинин. Как обычно сама деловитость. Прошелся по кабинету. Пара дежурных вопросов. Наконец, перешел к главному. Речь зашла о Малышеве. Случилась неприятность – наш неугомонный Виктор Иваныч поскандалил с директором. С Малышевым такое порой случалось, ему не всегда удавалось обуздать собственные эмоции, даже в разговорах с начальством. Долинин не уточнил, что именно он наговорил на этот раз, но, видимо, что-то серьезное, раз это переполнило чашу терпения директора. Он задумался об увольнении Малышева. Впрочем, тихо уволить сотрудника без взаимных претензий показалось ему слишком скромным. Повертев в руках папку, с которой пришел, Долинин извлек оттуда листок бумаги, который оказался ничем иным как коллективным письмом. В нем сотрудники завода во весь свой неосязаемый голос протестовали против работы рядом с алкоголиком и тунеядцем Малышевым, о чем свидетельствовало уже несколько подписей представителей нашего трудового коллектива. В ответ на мой изумленный взгляд Долинин протянул мне ручку.

– Давай, подписывай, – сказал он, внимательно глядя мне прямо в глаза.

– Но это же чушь, – возразил я. – Малышев всегда отстаивал интересы работников, причем с пеной у рта, за что и поплатился. Да и не пьет он почти. Какой же он алкоголик?

– Ты не понял, – неторопливо произнес Долинин, кладя ручку рядом со мной. – Дело не в Малышеве. Так или иначе, его уволят, и это уже решенный вопрос. А вот вопрос, который не решен, заключается в том, кто займет его место. И здесь у тебя очень хорошие шансы. Было бы глупо упустить такую возможность.

Я молча смотрел на него, не веря своим ушам.

– Обалдел от счастья, что ли? – наклонив голову в сторону, усмехнулся он.

– Но… я так не могу, это же ложь, – пролепетал я растерянно.

– А-а-а, понятно, – улыбка Долинина стала шире и еще неприятней. – Интеллигентные колебания. Ничего страшного в этой бумаге нет, не волнуйся. Возможно, ей и вовсе не будет дан ход. Да и Малышев, если не будет чудить, устроится на другой завод без проблем. Просто после случившегося конфликта директору нужно знать, что за климат в коллективе. Проще говоря, кто на его стороне, а кто нет. И тебе лучше на ней оказаться, ведь с этой работой так много всего в твоей жизни связано. Нелепо проработать почти пятнадцать лет в ожидании лучших времен и уволиться накануне такого важного назначения, согласись. И подписывай.

Это Долинин. Зам. директора. Серый кардинал. Он знает всё. Все слабости сотрудников, в том числе и мои. Он пришел, ни секунды не сомневаясь, что добьется моего согласия. И ушел всего через несколько минут. Унося на листке мою фамилию, инициалы и корявую подпись, которая по-прежнему стоит у меня перед глазами.

Судьбой было суждено, чтобы мы с Малышевым встретились меньше, чем через час. Я не сразу заметил его, иначе, конечно, постарался бы избежать этой встречи на выходе с завода. Он был хмур, молчалив. Мне тоже не хотелось разговаривать, да и что я мог ему сказать. Мы дошли до перекрестка, дальше наши пути расходились. Перед тем как попрощаться он вдруг посмотрел на меня. Это был долгий взгляд. И тяжелый. Тяжелый для меня. Его глаза показались мне пустыми, будто лишенными жизни. Никак не ассоциировались с горящими глазами того Малышева, которого я знал столько лет.

Подумав немного, он негромко произнес:

– Знаешь, я иногда задумываюсь о смысле жизни. Своей. Когда-то мне казалось, что важнее всего семья. Потом развелся, но оставались друзья. Растерял друзей, но была еще работа, коллектив. А теперь… Теперь мне кажется, что я искал совсем не там… Совсем, понимаешь?

Нет, тогда я не понял до конца, что он имел в виду. Но тоска в его голосе и пустота во взгляде вселили в меня смутную тревогу. Я стоял и смотрел, как медленно и не глядя по сторонам он направился мимо витрин в сторону дома. Возможно, стоило окликнуть, остановить его и что-то сказать. Что-то жизнеутверждающее, ободряющее. Встряхнуть как-то, напомнить ему его самого – энергичного, подтянутого, волевого. Но я не сделал этого. Наверное, ему не повезло, что в тот момент повстречался именно я, а не кто-то другой.

Мой сегодняшний день начался почти на час раньше обычного. Поэтому-то я и успел совершить мою комичную пробежку. О чем я не упомянул в своем цветастом рассказе, так это о причине столь раннего пробуждения.

Причиной стал телефонный звонок.

Сухо и деловито Долинин сообщил мне, что ночью Малышев умер от разрыва сердца.

Он говорил что-то еще – о похоронах, о моем назначении, о приеме и передаче дел. Я что-то рассеянно отвечал, а иногда просто кивал, будто он мог меня видеть. Голова моя в эти мгновения была занята совсем другим. Занята? Скорее переполнилась бессмысленными образами, незнакомыми голосами, в общем оглушающем шуме которых можно было разобрать только два слова: «Малышев умер». После очередной ничего не значащей для меня фразы Долинина послышались короткие гудки. Какое-то время я просто слушал их, не чувствуя в себе сил пошевелиться.