Орел приземлился

Джексон понял все раньше, он схватил ружье из-под мешка, но опоздал. Девлин стремительно сунул руку в плащ. Маузер с глушителем кашлянул, и пуля вонзилась в левую руку Джексона, заставив его завертеться на месте. Второй выстрел перебил ему хребет, отбросив в угол на разбитую машину. В момент смерти пальцы его конвульсивно сжали курки двустволки, послав обе пули в землю.

Братья Гарвальд медленно попятились к двери. Рубен трясся от страха, Гарвальд внимательно следил за Девлином, выжидая момент схватиться снова.

Девлин сказал:

— Дело зашло далеко.

Несмотря на свой рост, старый летный шлем, защитные очки и мокрый насквозь плащ, он казался невероятно грозной фигурой с маузером в руке.

Гарвальд признал:

— Ладно, я сделал ошибку.

— Хуже, вы нарушили свое слово, — сказал Девлин, — а в тех местах, откуда я родом, у нас есть отличное наказание для людей, которые нас подвели.

— Ради бога, Мерфи…

Он не успел докончить, как раздался глухой хлопок — Девлин выстрелил снова. Пуля разбила правую коленную чашечку Гарвальда. Со сдавленным криком он ударился о дверь и упал на пол. Сжимая колено обеими руками, Гарвальд перекатился да спину. Кровь хлестала у него между пальцами.

Рубен сжался, подняв руки в тщетной попытке защитить опущенную голову. Так он провел две или три самые страшные минуты в своей жизни, а когда наконец обрел смелость поднять голову, то увидел, что Девлин устанавливает старую доску к борту «джипа». Под взглядом Рубена ирландец вкатил мотоцикл на заднее сиденье.

Девлин открыл ворота гаража. Затем щелкнул пальцами в сторону Рубена:

— Путевой лист.

Дрожащими пальцами Рубен вытащил из бумажника лист и отдал Девлину. Тот быстро проверил его, затем вытащил конверт и бросил под ноги Гарвальду:

— Семьсот пятьдесят фунтов, без обмана. Я говорил вам, что я человек слова. Вам бы тоже не мешало стать такими.

Влез в «джип», нажал на стартер и уехал в ночь.

— Дверь, — прошептал Гарвальд сквозь сжатые зубы, — закрой эту чертову дверь, или сюда на свет сбегутся все полицейские округи.

Рубен закрыл дверь и оглядел поле боя. Воздух в мастерской был полон синеватого дыма и пороховой вони.

Рубен содрогнулся:

— Кто такой этот ублюдок, Бен?

— Не знаю, да, по правде говоря, мне все равно. — Гарвальд стянул с шеи белый шелковый шарф. — На, возьми и забинтуй это чертово колено.

Рубен смотрел на рану с ужасом, как загипнотизированный. Пуля калибра 7,63 мм пробила колено насквозь, коленная чашечка была раздроблена, из кровавого месива торчали осколки белой кости.

— Господи, дело плохо, Бен. Надо в госпиталь.

— Ну уж нет, черт возьми. Не успеешь в этой стране доставить меня в травматологическую с огнестрельной раной, как там такой вопль подымут, вызывая полицию, и так быстро, что ты и глазом не моргнешь. — На лице его выступил пот. — Ради бога, бинтуй.

Рубен начал бинтовать раздробленное колено шарфом. Он чуть не плакал.

— А что сделаем с Сэмми, Бен?

— Оставь его там, где лежит. Накрой пока брезентом. Завтра можешь послать кого-нибудь из ребят избавиться от него. — Он выругался, когда Рубен затянул шарф. — Быстрее, и давай выберемся отсюда.

— Куда, Бен?

— Прямо в Бирмингем. Можешь завезти меня в частную клинику в Астоне. Ту самую, которой управляет врач-индиец. Как его зовут?

— Ты говоришь о Дасе? — Рубен покачал головой. — Он же занимается подпольными абортами. Тебе это не подходит.

— Он ведь доктор, да? — спросил Бен. — Теперь помоги мне подняться, и давай смываться отсюда.

* * *

Девлин въехал во двор у Хобс Энда в половине первого. Ночь была ужасной, с ураганным ветром и проливным дождем. Девлин быстро отпер сарай, въехал внутрь и поспешил закрыть ворота.

Он зажег керосиновые лампы и спустил мотоцикл с «джипа». Уставший и промерзший до костей, уснуть Девлин, однако, не мог. Он закурил и в странном беспокойстве заходил взад-вперед.

В сарае было тихо, по крыше барабанил дождь, да шипели лампы. Вдруг дверь с порывом ветра открылась, и вошла Молли. На ней была старая шинель, высокие сапоги, на голове шарф. Она промокла до костей и тряслась от холода, но казалось, что ей все равно. Она подошла к «джипу», наморщив от удивления лоб, и тупо посмотрела на Девлина.

— Лайам? — произнесла она.

— Ты обещала, — сказал он, — что больше не будешь подсматривать. Полезно знать, как ты держишь слово.

— Прости меня, но я так боялась, а потом все это… — она показала на машины. — Что это значит?

— Тебя это не касается, — грубо ответил он. — Что до меня, то ты можешь убираться сию минуту. Хочешь донести на меня полиции — ну, делай, как считаешь нужным.

Она уставилась на него широко открытыми глазами, что-то беззвучно шепча.

— Иди — сказал Девлин, — если это то, что ты хочешь. Убирайся!

Молли бросилась ему на шею, обливаясь слезами:

— Не надо, Лайам, не прогоняй меня. Обещаю, больше ни одного вопроса, я не буду лезть в твои дела, только не прогоняй меня.

Так низко не опускался он никогда, и презрение, которое он чувствовал к себе, держа ее в объятиях, по своей силе было почти физическим. И оно сработало. Молли не доставит ему больше неприятностей, в этом он был уверен.

Девлин поцеловал ее в лоб: