Орфей. Часть 1 (СИ)

Генрих втихаря наблюдал, как это исчадие ада на правах самого важного здесь и близкого лица уже идёт рядом с парнем в белом халате, похлопывает его по плечу, позади - охрана, вооружённая до зубов. Беседует с Иваном, как со своим, поддерживает его, улыбается ему, уверенно и твёрдо. Наигранное спокойствие под прицелом объективов этому сильному человеку тоже даётся нелегко, замечает Генрих. "А что, если у него здесь какой-то личный интерес, куда более важный, чем нажива? Не просто вложенные несметные деньги, а что-нибудь ещё более животрепещущее?" - Генриха аж в дрожь бросило от подобной мысли. Он быстро начал прорываться к Надежде, работая локтями, приметил её фигурку, как серую моль, в толпе. Одновременно продолжал следить глазами за выдающимся, заметным издали своей значительностью "рыцарем плаща и кинжала", которого действительно окутывала незримая аура - некая необъяснимо пугающая власть над людьми (впрочем, Генриху это могло лишь казаться со страху). И дело было не только в истуканах-охранниках в чёрных костюмах, которые следовали за ним, оттесняя простых смертных на значительное расстояние. Дело было в нём самом. Когда-то в молодости красавец-мужчина восточной внешности, он приехал покорять столицу. И вот настал день, когда он вышел из подполья и заявил о себе. К тому времени он стал уже настолько силён, что даже властям пришлось с ним считаться, а именно: заключить негласный договор. Они его просто не трогали, не наезжали на его "империю", живущую своими законами, взамен он не переходил в беспредел и даже милостливо отдавал им "шавок" для расправы.

Сейчас этот изысканный, в белом щегольском костюме, благоухающий мужчина, совершенно седой (но даже это его украшало), шёл рядом с Иваном и, как показалось наблюдательному Генриху, с тревогой, как-то совсем не так, как обычно смотрел на людей, заглядывал ему в глаза. Это было похоже на взгляд пациента, который всецело зависит от врача-хирурга, и чуть заискивает, и чуть боится. Седой, носатый, с резкими складками от носа к губам, с прекрасными бархатно-чёрными глазами, Рекс был здесь совсем другим, чем обычно, чем его привыкли видеть. Он казалось, по-родственному говорит что-то Ивану. Слов не слышно, но он явно о чём-то просит, явно ищет у того поддержки и уверенности, потому что в душе несёт затаённое страдание, и миллионы, и обретённая власть бессильны ему помочь. Вся надежда, пусть призрачная, - на этого шизанутого учёного. Генрих смотрит, всё больше проникается, верит и не верит: "Неужели это Рекс, вершитель судеб, который одним взглядом властных глаз своих, движением брови отправлял людей на смерть?..."

От подобных мыслей его бросило в дрожь. Он ухватил за локоть идущую рядом Надежду, зашептал скороговоркой:

- Надюша, вы всегда всё про всех знаете. Что за отношения связывают Ивана с этим бандюком? Уж больно доверительные. Заметили?

- Ваня мне успел объяснить только одно: Рекс - это его главный спонсор. Всё подземное царство, вот это вот, - она обвела глазами потолки, коридоры, залы, набитые техникой, - всё это на его средства.

На немой вопрос Генриха она почти беззвучно пролепетала в самое ухо:

- Он же тоже человек. У него больной сын. Или уже умер. Подробнее не знаю. Увидим.

"Сын? Рекса?! А, точно, где-то просочилось в прессу: у мальчика саркома, ампутировали ногу... О, Боже! Теперь понятно, почему и на чьи средства выстроен этот подземный храм науки. Да-а, Ваня, ты рискнул по-крупному. Так рискнул, что, в случае чего..." - Генрих ощутил могильный холодок, повеявший из склепа, и поёжился, хотя знал, что это всего лишь безупречно работает вентиляционная система. Завертел головой, стал оглядываться, много ли людей сзади, можно ли незаметно просочиться куда-нибудь в боковой выход. Но протолкнуться вряд ли представлялось возможным. Поток людей, возбуждённый, как перед волнующей премьерой, лился в зал, тащил за собой. Да и видеокамеры, приметил Генрих, фиксировали всех до единого. Оставалось только смириться со своей судьбой или, тяпнув крепчайшего виски (в зале все комфортно рассаживались за столиками с напитками и закуской), уверовать в нереальный, неземной гений юного шизика и плыть в захватывающем потоке общего настроения.

В полутьме зала, под странную, пугающую музыку, порой доходящую до скрежета душевного с её диссонансами, Генрих, хорошо хлебнув из бокала, в нервическом бреду бормотал самому себе: "Он нам глотки перережет... Элементарно, Ватсон. И надо ж мне было припереться сюда?! Ванька, мать твою..."

Генрих подсознательно ощущал, что ему сейчас необходимо напиться, хоть до бессознательного состояния, тем лучше. Уж если умирать, так с музыкой. А ещё лучше - вдрызг пьяным. Так будет легче. Хотя бы холодная дрожь не будет его колотить, этот постыдный стук зубов. "Эх, была - ни была!"