Ория (сборник)

И вновь, как когда-то, Войча ехал верхом, а Ужик шагал рядом, закинув за плечи котомку, рассчитанную на средних размеров ежа. Снова вокруг был лес, укутанный в мягкие весенние сумерки, и поневоле думалось о далекой Навьей поляне, о Старшей Сестре, пришедшей когда-то к их ночному костру. Хотелось поговорить об этом с Ужиком, но Войча не решался. Еще посмеется парень!

А Ужик неторопливо рассказывал о великой смуте, начавшейся среди Рожденных Дважды, о рахмане Ямасе, поднявшем мятеж против Патара, о том, что Ямас хотел свергнуть власть Кеев и вернуть какой-то древний порядок. И будто даже Велгу нашел именно Ямас, чтобы ее, дочь Светлого, усадить на савматский престол. Войча слушал внимательно, старался запомнить и вновь, в который раз, сожалел, что приходится заниматься такими сложными, непонятными делами. То ли дело выехать в чисто поле на лихом альбирском коне, взять Змея… Впрочем, и Змея у него уже нет…

Узкая лесная дорога вела все дальше, становилось темнее, а Ужик все рассказывал, и Войчемир постепенно успокаивался. Кажется, тут обойдутся без него. Ямас куда-то исчез, его брат — известный чаклун — тоже, а с остальными Патар вместе с Ужиком как-то справились. И хорошо — одной заботой меньше!

Наконец впереди показалась поляна — побольше, пошире. Посреди стояла изба, рядом — домишко поменьше, невысокая скирда прошлогоднего сена…

Ужик приложил палец к губам, Войчемир понял и, стараясь не шуметь, слез с коня. Они подошли к крыльцу — маленькому, на три ступеньки. Дверь была полуоткрыта. Из глубины дома доносился негромкий голос. Войча прислушался — и невольно удивился. Голос был женский — кто-то пел колыбельную:

Ночка к нам пришла опять Колыбельку покачать, Спят зверушки все вокруг, Заяц спит, и спит барсук.

Спит собака у ворот И дочурку стережет, Спит петух, и спит коза.

Закрывай скорей глаза.

Войча невольно улыбнулся — похоже, в бедном хозяйстве не было даже собаки. Послышался детский плач, но вот голос вновь запел:

Светлый месяц поплывет, Сон хороший принесет.

Звезды водят хоровод, И мурлычет серый кот…

Кто-то жил здесь, в затерянном среди лесов зимовнике. Войчемир повернулся к Ужику, хотел спросить, но тот вновь приложил палец к губам. Они вернулись к опушке, Ужик присел на траву и кивнул:

— Ее зовут Сайна. Дочке два месяца. Отец погиб прошлой осенью.

— Ясно, — Войча помрачнел. Сколько же сирот осталось после проклятой войны! Рука потянулась к поясу, где висел кошель с серебром. Ужик понял и покачал головой:

— Не спеши. Она из Калачки.

Войча хотел переспросить, но вспомнил — и похолодел. Калачка. Ключ. Дверь. Зеркало… Но ведь село погибло! Войче доложили об этом еще ранней весной, как только он начал разбираться с делами…

— Помнишь, Зайча, я не мог понять, почему звезды расположены так странно? И еще падающая звезда…

Войча кивнул, вспомнив, как заморыш раскладывал камешки возле старого святилища.

— Патар помог. Все оказалось просто — звезда еще не падала! Когда мы были в Акелоне, Ключ еще не родился! Я вывез эту женщину из Калачки сразу — как чувствовал. Боюсь, село погибло не случайно. Ямас, похоже, знал о Двери. Он считал, что Ключ надо уничтожить.

— И поэтому…— поразился Войча. — Все село…

— Не знаю. Может быть… Понимаешь, Зайча, я и сам подумывал об этом. Не уничтожить, конечно, но спрятать куда-нибудь подальше. Но потом понял — нельзя.

— У Тай-Тэнгри тоже есть Ключ.

— Да. Но не только. Понимаешь, Дверь, вернее та Сила, которая за нею, может не только разрушать. Говорят, твой предок, Кей Кавад, с помощью этой Силы вырыл русло Денора. Представляешь? Уничтожить просто. Сложнее попытаться понять…

Войча кивнул на убогий домишко. Ужик встал:

— Пойдем. Надо будет что-то придумать. Время идет быстро, скоро эта девочка сможет приложить руку к Двери…

Они вновь подошли к избе и снова услыхали негромкий женский голос:

Белый кот проспит всю ночь, Черный кот умчится прочь, Спит медведь в своей норе, Встанет только на заре.

Спят деревья и кусты, Спят зверушки и цветы.

Люди спят, и спит трава, И тебе уснуть пора…

Они переглянулись, и Войча осторожно ступил на скрипящее крыльцо…

1996г.

Печать на сердце твоем

ПРОЛОГ

Мертвые молчали, раненых унесли, а у живых не оставалось сил для разговоров. Где-то вдали слышались крики, ржание обезумевших лошадей, но здесь, над Четырьмя Полями, над истоптанным в черную грязь снегом, повисло молчание. К ночи ветер разорвал серую пелену туч, и над живыми и мертвыми робко проступили неяркие звезды. Вместе с тишиной вернулся холод, и живые впервые за весь бесконечный день и столь же бесконечный вечер ощутили ледяное дыхание ночи — Ночи Солнцеворота. Зима поворачивала на мороз, и те, кто еще оставался жив, застегивали полушубки и заворачивались в пропитанные потом плащи.