Орикс и Коростель

– А что это упало, Снежный человек? Мужчина или женщина? У него вторая кожа, как у тебя.

– Это ничего. Это часть страшного сна, который снится Коростелю.

Насчет снов они понимали – им самим снились сны. Коростелю так и не удалось уничтожить эту функцию. Сны встроены в наш мозг, – говорил он. Также ему не удалось избавиться от пения. Пение встроено в наш мозг. Сны и пение переплелись.

– А почему Коростелю снится такой страшный сон?

– Ему это снится, – сказал Снежный человек, – чтобы это не снилось вам.

– Грустно, что он из-за нас страдает.

– Нам его очень жаль. Мы благодарим его.

– А этот страшный сон скоро закончится?

– Да, – сказал Снежный человек. – Очень скоро. – Чудо, что никто не пострадал; та женщина походила на бешеную собаку. У него тряслись руки. Хорошо бы выпить.

– Он закончится, когда Коростель проснется?

– Да. Когда он проснется.

– Мы надеемся, он проснется очень скоро.

Так они и шли через полосу отчуждения, останавливаясь тут и там, чтобы поесть или собрать листья и цветы; женщины и дети держались за руки, некоторые пели, прозрачные голоса – точно распускаются листья. Они шагали по улицам плебсвилля гротескным парадом или экстремистской религиозной процессией. От послеобеденных гроз они прятались в укрытия – это легко, двери и окна лишились смысла. Потом шагали дальше, вдыхая свежесть.

Некоторые дома еще дымились. Много вопросов, много разъяснений. Что это за дым? Это дым Коростеля. Почему этот ребенок лежит на земле и у него нет глаз? Такова воля Коростеля. И так далее.

Снежный человек придумывал на ходу. Он сознавал, какой из него получился невероятный пастырь. Чтобы Дети Коростеля не волновались, он старался выглядеть достойным и надежным, мудрым и добрым. Его выручал опыт притворства, накопленный за целую жизнь.

Наконец они подошли к границе парка. Снежному человеку пришлось застрелить еще двух распадающихся людей. Он оказал им услугу, поэтому совесть его почти не мучила. Гораздо больше угнетали другие вещи.

Поздно вечером они вышли наконец на побережье. Шелестела листва, тихо накатывали волны, заходящее солнце отражалось в океане, красном и розовом. Песок белый, над башнями в море кружили птицы.

– Здесь так красиво.

– О, смотрите! Это перья?

– Как называется это место?

– Это место называется дом, – сказал Снежный человек.

14

Идол

Снежный человек обыскивает склад и забирает все, что можно унести: остатки еды, сухой и консервированной, фонарик и батарейки, спички и свечи, карты, боеприпасы, изоленту, две бутылки воды, обезболивающие, гель-антибиотик, несколько солнцезащитных рубашек и перочинный ножик с ножницами. И пистолет-распылитель, естественно. Он подбирает свой костыль и выходит через воздушный шлюз, избегая взгляда Коростеля, его ухмылки, и Орикс, Орикс в шелковом саване с бабочками.

О, Джимми. Это не я!

Птицы уже поют. Перед рассветом небо серое, воздух заволокло туманом; на паутинках – жемчужины росы. Будь он ребенком, все это показалось бы ему новым и чистым – такое древнее, волшебное. Но сейчас он знает, что это иллюзия: как только взойдет солнце, все испарится. На полпути Снежный человек напоследок оборачивается и смотрит на «Пародиз», что потерянным воздушным шариком торчит в зелени деревьев.

У Снежного человека есть карта охраняемого поселка, он ее изучил и наметил маршрут. Он срезает путь по главной дороге к площадке для гольфа – без приключений. Вес мешка и пистолета уже ощущается; Снежный человек останавливается попить. Солнце уже встало, грифы парят: они заметили его, они увидели, что он хромает, они будут начеку.

Он минует жилой сектор, потом школьный двор. До периферийной стены приходится застрелить одного свиноида: тот всего лишь смотрел, но, без сомнения, был разведчиком, наверняка рассказал бы остальным. У боковых ворот Снежный человек останавливается. Рядом сторожевая башня, неплохо бы взобраться туда и осмотреться, может, глянуть, где тот дым. Но дверь в башню заперта, и он идет дальше.

На дне рва – никого.

Он шагает по полосе отчуждения – испытание для нервов: ему кажется, что на грани поля зрения шмыгает что-то мохнатое, что купы сорняков меняют форму. Наконец он в плебсвиллях; идет пустыми улицами, готовый к засаде, но никто за ним не охотится. Только грифы кружат, ждут, когда он станет мясом.

За час до полудня он залезает на дерево, прячется в тени. Съедает банку соевых сарделек и допивает первую бутылку воды. Теперь, не на ходу, нога опять напоминает о себе: она пульсирует, ноет и горит, будто ее втиснули в крошечную туфельку. Снежный человек втирает гель-антибиотик, хотя смысла нет: микробы, что поселились в ноге, наверняка уже выработали устойчивость к лекарству и теперь булькают внутри, превращая его плоть в кашу.