Орленев

в Америку возникла у него еще в момент их саратовской встречи,

но Попова, видимо, отказалась от этого предложения, и он стал

подыскивать других партнеров. В тот момент он плохо справ¬

лялся с очередной депрессией и знал, что отдых, морские купа¬

ния, моционы, рассчитанный по часам распорядок дня с обяза¬

тельными паузами ему не помогут — его случай не типичный, ему

нужен не щадящий режим, а перегрузки, темп, выматывающий

душу и тело, новые впечатления и новые задачи. В обстановке

дела и напряжения всегда брали верх здоровые силы его натуры.

Он пытается сохранить в своем репертуаре «Сольнеса», хотя

подходящей актрисы, другой такой, как Попова, не находит. Его

в провинции хвалят: это «новая роль высокодаровитого актера,

очевидно, не покладающего рук в своей творческой работе». Он

настроен более скептически, чем его рижский рецензент, который

по-своему сочувственно отзывается и о Тильде в этом спектакле:

«Недурна молодая актриса г-жа Свободина» 30. Не очень подхо¬

дящие слова для роли, про которую поэт сказал: «Вся мятеж и

вся весна». Полуудача «Сольнеса» не смущает Орленева, и с от¬

чаянным упорством он тренирует и натаскивает неопытную парт¬

нершу. Но это ведь задача педагогическая, режиссерская, так

сказать, частная, а ему нужны задачи генеральные. И он пред¬

принимает большую поездку по Сибири и Дальнему Востоку.

Прошлогодние триумфы на этот раз не повторяются, очевидно,

он поторопился вернуться в знакомые места...

А вот в Америку, в этом он убежден, уже пришло время вер¬

нуться. Там его ждут и предлагают выгодные контракты. От

сибирских тысяч у него не осталось и рубля. Правда, он прожил

этот год, как наследный принц, занимал в Петербурге номер из

пяти комнат, устраивал званые обеды, покупал дорогие, боярские

шубы и потом почему-то отдавал их за бесценок. Деньги ему

очень нужны и для того, чтобы построить и вести большой театр

для крестьян с участием первоклассных актеров — голицынский

опыт его разохотил.

Сбор своей небольшой труппы, всего из семи человек, он на¬

значил в уездном городке неподалеку от Харькова и разослал

телеграммы с таким интригующим текстом: «Приглашаю в Нью-

Йорк с остановкой в Ахтырке». Как только актеры собрались, он

объявил им план поездки. Про свою депрессию в хлопотах он

забыл.

По пути в Америку он побывал в Варшаве, где играл «Приви¬

дения» и «Строителя Сольнеса», и в Кракове, где увиделся со

знаменитым Сольским, патриархом польской сцены (тогда ему

было уже пятьдесят шесть лет, и он прожил еще сорок три года,

тоже отданные театру). Встреча у них была шумная и друже¬

ственная и закончилась на рассвете на пустынной площади

в центре Кракова; здесь Орленев «задал старым Сукенницам *

гамлетовский вопрос: «Быть или не быть?». Монолог этот он ис¬

полнил прямо замечательно. Что и говорить, перед нами был

большой артист» 31. В свою очередь Орленеву понравилось искус¬

ство Сольского. На прощание польский актер щедро поделился

с русским коллегой фотографиями макетов и рисунками костю¬

мов и гримов.

Из Кракова Орленев вернулся в Варшаву и, продолжая вы¬

ступать в ибсеновских спектаклях, готовился к заграничной

поездке. Путь его лежал через Либаву (Лиепая), оттуда на ста¬

ром давно отслужившем свой век пароходе он отправился в Аме¬

рику. Из всех его морских путешествий это было самое неспо¬

койное. 3 января 1912 года уже начались его гастроли в Нью-

Йорке в театре «Гарибальди». Для открытия шел «Бранд».

Американские газеты отметили возвращение «прекрасного

русского актера» и отдали должное смелости его, «на крохотной

сцене маленького театра поставившего большую эпическую драму

Ибсена»32. Еще примечательней, что «Бранд» никогда до того

полностью не ставился в Нью-Йорке, и первым на это решился

Орленев, что «уже само по себе событие». Не все тонкости интер¬

претации пьесы труппой Орленева были доступны зрителю, не

знающему русского языка. «Остаются незамеченными необыкно¬

венные нюансы, нежные оттенки живого слова». Но бывает кра¬

сота в театре, подымающаяся над языковыми барьерами, когда

вокруг актера на сцене образуется «тот особенный ореол», кото¬

рый критик Мэйли называет «магнетизмом богато одаренной лич¬

ности». В такие минуты можно не знать в точности «слов, произ¬

носимых Орленевым, потому что зрение, слух, разум и душа

вполне созвучны ему в огромном чувстве удовлетворения и во¬

сторга» 33. И никаких при этом обстановочных эффектов, только

актер и зритель, лицом к лицу.

А какие могли быть эффекты в старом театре «Гарибальди»,