Орлята

«Пойти посоветоваться с парторгом», — решил Рахим-абзы и направился в другой конец помещения, к рабочему месту парторга цеха Федора Кадочникова. Зоркий хозяйский взгляд сразу схватил то новое, что появилось в цехе за время его отсутствия: «молнию», которая сообщала о выполнении дневного графика (читать ее он не стал, и без того хорошо зная, что там написано), а рядом с ней — большой плакат о сборе теплых вещей для Красной Армии. Рахим-абзы подумал о Галиме. В Заполярье, наверное, уже суровая зима. Кто знает, может быть, в то самое время, как он идет по светлому цеху, сын его лежит во тьме северной ночи, притулившись где-нибудь среди покрытых снегом камней, и полярный холод пронизывает его до самых костей…

Рахим-абзы глубоко вздохнул. «Надо еще что-нибудь сообразить насчет теплой одежды. Скажу жене, чтобы отнесла мое меховое пальто… пригодится».

Навстречу, по пролету, держа в руке микрометр, будто не шел, а перекатывался Парамон Васильевич, Он тоже редко покидает цех, хотя живет чуть ли не рядом с заводом. И почти не спит. Прислонится к верстаку, посидит минут десять с закрытыми глазами и вновь принимается за работу. Работал Парамон Васильевич у тех самых тисков, где когда-то так весело спорилось дело в руках Ильяса Акбулатова.

Когда старику говорили, что не мешало бы ему сходить домой, отдохнуть да как следует отоспаться, он только отмахивался: «Вот вернется Ильяс, тогда опять пойду на пенсию, круглые сутки буду отдыхать да отсыпаться».

Увидев начальника, Парамон Васильевич остановился и первым делом спросил, не сообщали ли новой сводки с фронта. В Сталинграде сражались у него два сына, племянник и внук, и у старика болела за них душа.

Рахим-абзы коротко рассказал, что передавали по радио (он слышал в райкоме), и добавил:

— Трудно отстоять волжскую крепость, но можно. Только надо, чтобы вся страна поддерживала ее.

— Уж это точно! Понимаем… — произнес Парамон Васильевич и вздохнул. — О чем гут говорить.

Федор Кадочников работал на фрезерном станке. Нелегко было Кадочникову работать стоя, но он решительно отказался, когда ему предложили перейти на более легкую работу.

— Думаете, на фронте легче?.. — сказал он, нахмурив свои черные брови. — Если бы я совсем без ног был, и тогда не бросил бы станка.

Кадочников слушал Рахима-абзы, не останавливая станка. Фрезы, купаясь в молочной эмульсин, грызли металл. Кадочников неотступно следил за ними глазами, изредка поворачивая ручку подачи.

Тем временем к ним подошел и Ефимов. Они договорились о новой расстановке сил, потом Ефимов рассказал Кадочникову о письме депутата, фронтовика Белозерова.

— Завтра в обед прочтешь рабочим.

Хотя Петр Ильич давно уже был на фронте, рабочие не забывали его. До войны он частенько наведывался в их цех, умел запросто поговорить с ними. Белозерова любили, и поэтому на следующий день в обеденный перерыв к станку Кадочникова было трудно пробиться. Парамон Васильевич пришел первым. Суфия-ханум, еще с утра приехавшая на завод, стоя у окна, разговаривала о чем-то с Ефимовым. Старик подошел к ней, чтобы спросить о здоровье Петра Ильича. Узнав, что Белозеров ранен, он сильно опечалился — старик не раз прибегал к его совету в трудные минуты.

Времени было в обрез, и Кадочников торопился. Подобрав под кепку свои непокорные волосы, он сразу, без вступительного слова, принялся за чтение письма.

Когда парторг смолк, первым поднялся Парамон Васильевич. Ветеран завода был взволнован, глаза его из-под мохнатых бровей поблескивали влагой.

— Комиссар назвал нас гвардейцами тыла, — проговорил он, и его старческий тенорок дребезжал от волнения сильнее обычного. — Спасибо ему на добром слове. Но ведь из нашего спасибо они там, как говорится, шубы не сошьют. Значит, должны мы ответить нашим дорогим фронтовикам делом. Вот давайте и подумаем, каким делом им лучше ответить…

— Товарищ Кадочников, можно мне? — нетерпеливо подалась вперед всем своим по-спортсменски крепким и ладным телом девушка в черной спецовке.

— Пожалуйста, товарищ Егорова.

В цехе знали Надю Егорову давно. Еще совсем маленькой пионеркой она частенько прибегала на завод к отцу. Вахтеры обычно охотно пропускали ее через проходную. Если же девочка попадала на новичка, она, недолго думая, как заправский мальчишка, лезла в любую щель под забором. Мать Нади работала в том же цехе браковщицей. Рабочие шутили, что механический цех — родной дом для Егоровых. Поэтому, когда Надя пришла на завод, чтобы стать к станку уехавшего на фронт отца, это никого не удивило. Учили ее всем цехом, и она быстро освоила работу токаря, а вскоре стала бригадиром комсомольско-молодежной фронтовой бригады.

— Если не будет возражений, — сказала она, — я тоже хотела бы прочесть одно письмо. Правда, написано оно не мне, а брату моему Николаю. Но вы все знаете, что брат мой сейчас на фронте. Пишет известный вам Ильяс Акбулатов…

— Ильяс Акбулатов? Читай, читай.

— Ну, где он теперь, наш джигит-мечтатель?