Но вскоре, по невыясненным причинам, Орлов подчинился Врангелю, а барон свел его со Слащевым. Два авантюриста встретились друзьями, расцеловались, и Орлов немедленно выступил на фронт. Но два медведя в одной берлоге не уживаются. Как-то Слащев потребовал от Орлова отчета в десяти миллионах, взятых им из симферопольского и ялтинского банков на содержание отряда. Конечно, Орлов наотрез отказался отчитаться. Зная, что в штабе Слащева его ждет петля, Орлов не явился и для объяснения. Он снялся со своими частями с фронта и направился к Симферополю. По дороге орловцев разбила конница Слащева. Только с 46 конными Орлов прорвался сквозь неприятельское кольцо. В скором времени они были окончательно разбиты. Орлов с братом долго скрывались в одной из немецких колоний, не принимая никакого участия в военных действиях «краснозеленых». По взятии Крыма Орлов явился в особый отдел и заявил, что своей фронтовой работой, в качестве чуть ли не вождя краснозеленых, он ускорил падение Перекопа. Орлову поверили и поручили сформировать отряд по борьбе с бандитизмом. Авантюриста разоблачили симферопольские подпольные работники, и Орлов был расстрелян…
Провал
Генерал Субботин приказал начальнику своего штаба, ген. Лукьянову, давать Май-Маевскому совершенно секретные оперативные сводки. Я получал их под расписку, снимал с них копии и передавал брату. Эти сводки печатались комитетом и расклеивались по городу: в них сообщалось о переходе на сторону красных целых дивизий Колчака, о взятии его в плен и катастрофе на деникинском фронте. Врангель сосредоточил все обозы армий на станции Иловайской, а кавалерия красных нанесла удар на ст. Матвеев-Курган и забрала всю базу. В специальных добавлениях к сводкам комитет разъяснял всю бесцельность дальнейшей борьбы с красными. На обеде у ген. Субботина я услышал такой разговор: — Владимир Зенонович, интересная вещь: оперативные сводки принимает по радио капитан, участник «Ледяного похода», от него сводки поступают к нам. Кроме меня, начальника штаба и вас никто их не читает, а, между тем, они расклеиваются по городу. По видимому, есть приемочная станция, перехватывающая их.
Май-Маевский, пораженный этим, ответил: Может быть! Лично я сводку по прочтении тотчас же жгу… Наш комитет решил относиться к сводкам осторожнее, но работу с ними не прерывать. Чтобы отвлечь всякое подозрение и оградить от слежки частную квартиру брата (Батумская, 37), где иногда устраивались подпольные совещания, мы завлекли как-то Май-Маевского к брату на обед. Генерал пробыл там до позднего вечера. 20 января я узнал, что комитет назначил днем захвата власти 23 января. Обстановка, казалось, была самая подходящая. Немногочисленный гарнизон состоял в большинстве из мобилизованных и пленных красных; среди них находилось много партийцев, державших связь с комитетом, равно как и с дредноутом «Воля».
Слащев, с небольшими силами, около четырех тысяч штыков (по словам Май-Маевского), еле-еле удерживал Перекоп. Против Слащева стояла 13-я армия красных. Рабочие порта, подготовленные к восстанию, должны были занять госучреждения и нести охрану города. Подрывной секции комитета поручалось взорвать некоторые суда на рейде и железнодорожный Камышловский мост. На меня с десятью товарищами возложили сложную операцию — произвести арест Ненюкова, Субботина, Лукьянова и других начальников, после чего я должен был принять на себя руководство восстанием и командование революционными силами. Мы с братом обсуждали всесторонне подробности нашей задачи. Меня беспокоил вопрос о надежности комитета. Но Владимир ручался за всех членов. Все стойкие ребята. Состав комитета хранится в строжайшей тайне. Это было наше последнее свидание. Я лег спать непонятно удрученным, и сон долго не приходил. Лишь перед рассветом я забылся. Вдруг раздался стук в дверь. Кто бы это мог быть в такую рань? Я вышел в коридор. Бледная, заплаканная… жена брата шепнула через силу: — Володю ночью… арестовали…