Орлы Екатерины в любви и сражениях

Любить Императорским Указом не заставить!

Война стала для Петра Александровича Румянцева основным делом. Но как же семья? О том, какая сложилась обстановка в семье, красноречиво свидетельствуют письма жены. В каждом письме боль.

Екатерина Михайловна остро переживала разлуку с мужем, упрекала его в том, что он её забывает, совсем не пишет ей.

Пётр Александрович постоянно находился при своих войсках. А жена жила одна, в Москве, и писала, писала ему письмо за письмом:

«Батюшка мой Пётр Александрыч, в неописанной горести, что писем не получаю. Вчерась приехала княгиня Белосельская, которая присылала сказывать, что тебя видела и ты, слава Богу, здоров. Казалося бы, знав такую оказию верную, можно написать, да, знать, что несчастие моё час от часу умножается и в горести уже безпримеру огорчена, а за что, то Бог знает, так забыта, не для меня сделай милость пока жива, хоть для бедных детей того удовольствия не отымай, что пиши.

Шесть лет живучи, и так быть огорчённой! Боже мой, когда бы конец мой век прекратил. Может быть, бы бедные дети в жалость пришли тебе. И рада, что я в горести попеча много утешена. Бедные дети уже пятая неделя были больны все, что я боялася, и за тем, и в деревню по сю пору не еду, что бы им да справиться после болезни и в грусти сидя, жду почту, думаю, что хоть то утешение буду иметь, что письмо получу, ан нет ни строчки и ни слуху, ни вести.

Уметь то всё это переносить, конечно, моей натуре железной! И так, батюшка мой, самим Богом тебя прошу, сделай милость сжалься в моё горестное состояние, вздумай, что моё благополучие в твоих руках, жизнь и конец мой сделать, за что же так меня огорчать, истинно нимало перед тобою не виновата, а единственно горячностью любви моей къ тебе и так, окончив, пребуду покорная, верная жена…»

Порою она даже пыталась напугать супруга тем, что отправил детей в деревню:

«Что угодно, я без вас их при себе держать не буду», мол, каково одной воспитывать, но и в деревне не то, «потому, что мне их заключить в деревню жить, каковое я им могу там дать воспитание, уже и учить их леты те приходят». Так писала она в 1762 году, хотя тогда, по существу, и ехать-то некуда было. Только что закончилась Семилетняя война, а Румянцеву ещё предстояли боевые действия против Дании, которые замыслил Пётр Третий.

Но вот в 1764 году Петр Александрович получил назначение командующим Украинской армией. Ему не было и сорока, а в подчинении – целая армия.

Главная квартира располагалась в городе Глухове. Возможно, слёзные письма всё-таки подействовали. Румянцев дал согласие на приезд семьи, и Екатерина Михайловна, собрав детей, поспешила к нему, чтобы быть рядом.

Ещё три года вместе, в семье. Но в семье ли был Пётр Александрович? Не сломлен ещё вековой враг – турки. Нужно быть готовым к их коварству. И Румянцев дни и ночи напролёт в войсках. А они разбросаны на обширной территории. Неделями не попадал он домой. А жена одна. Постоянно с детьми. Они тоже страдали, потому что практически не видели отца. Дома Румянцев бывал редко, но и дома ему постоянно не до них.

Екатерина Михайловна готова была терпеть все невзгоды, лишь бы быть рядом с любимым, хотя бы вот так, почти формально, но рядом. Но Румянцеву семья мешала. Ему мешало в жизни всё, что не касалось военного дела. Он убедил супругу ехать в Москву. Екатерина Михайловна уехала в марте 1767 года. И снова переписка, которую перепиской назвать сложно – писала в основном она. Пётр Александрович отвечал редко, очень редко. Конечно, служба на первом месте, но, наверное, если бы очень хотел, нашёл бы время ответить, хоть несколько строк.

А злые языки тут как тут – у графа любовница! Это особенно печалило Екатерину Михайловну. Значит, дело не только в постоянных делах и заботах о подчинённом воинстве, значит, дело совсем в ином – он просто не желал общения с нею.

Она упрекала его в том, что ему «жену бросить и сокрушить, это плюнуть, а матресу покинуть жаль».

Любовница, мол, не мешает службе… А как же она, законная жена, как же дети? О детях беспокойство особое. Она уже начинала думать, что дети от нелюбимой жены не любимы, и в этом, именно в этом всё дело. Она жаловалась Петру Александровичу, старалась достучаться до его сердца, заявляя, что «дети ноне от меня погибают, какая я им мать могу назваться, что от меня единственно они страждут… Все горести беспримерные претерпеваю».

И тут же, опасаясь, что стенаниями своими только усугубит дело, только ещё больше оттолкнёт мужа, просила: «…не сердись. Бога ради, я сие истинно без сердца пишу, но слезами горькими, видеть, как я несчастна в свете рождена… Вижу уже, что тебе совсем не надобна, и ты в жизни уже ничего для меня и сделать не хочешь, а я льщу себя еще надеждою, что человеколюбия из одного ты войдёшь в моё состояние когда-нибудь и увидишь правость мою пред собою. Боже мой, плача сие пишу, такая тоска нашла, что жизнь не мила…»

Она снова и снова просила разрешения приехать к нему в Малороссию, быть постоянно рядом, но получала неизменный отказ.