Орлы и звёзды

— Если жив, — ответил я, глядя на скалившиеся осколками стекла окна, — арестуем и отправим в Питер. Пусть посидит в Петропавловской крепости.

— Братишки будут недовольны, — насупился кондуктор.

— А здесь вы старичка грохнете без суда и следствия, — усмехнулся я. — И будет за то суд уже над вами. Оно вам надо?

Глава восьмая

ГЛЕБ

— Ну как же вы не уберегли Непенина, почему допустили убийство командующего флотом?

Я смотрел на Бокия и, как ни старался, не мог отыскать на лице командира Второго отряда особого назначения Красной Гвардии следов больших душевных мук. Мой вопрос вызвал у него всего лишь лёгкую досаду.

— Не поверишь, сам до сих пор понять не могу! Всё ведь вроде уже устаканилось. Гельсингфорский Совет матросских и солдатских депутатов пригласил адмирала на митинг. Заметь, не потребовал явиться, а пригласил. Мне точно было известно, что на митинге предполагается утвердить Непенина в должности командующего. Адмирал шёл в окружении моих ребят. Матросы приветствовали его, понимаешь – приветствовали! И эти гады, когда мы рядом проходили, слова дурного не произнесли в адрес командующего. Потом один из них выстрелил адмиралу в спину.

— А твои бойцы куда смотрели?

— По сторонам. А на затылке у них глаз, извини, нет.

— А заслонить адмирала собой, коли лень башкой вертеть во все стороны, они не догадались, охранники хреновы?

— Да они, вроде, и заслоняли, но пуля зазор нашла. Много ли ей места надо?

Я только махнул рукой, мол, чего с вас неучей взять? Бокий вздохнул.

— Да, охранники из нас не получились. Признаю. Виноват.

— Ладно. Рассказывай, что дальше было.

— Дальше, скрутили мы убийцу, и дружков его, что заступаться полезли, тоже арестовали. Как на митинге объявили, что адмирал застрелен в спину, так матросы тут же потребовали выдать им убийцу. Ну мы, понятное дело, самосуда не допустили. Из членов Совета по-быстрому создали трибунал. Тот прямо на митинге вынес смертный приговор, и шлёпнули, значит, гада у ближайшей стены. Вот и всё.

— Молодцы! — развёл я руками. — Какие же вы молоды. Устроили заседание трибунала прямо на митинге. Ты когда-нибудь про суд Линча слышал?

— Читал, — буркнул под нос Бокий.

— Ничего общего между вашим трибуналом и судом Линча не обнаруживаешь? Одни, понимаешь, прокуроры и никакой защиты!

— Зато потом уже ни одного офицера в Гельсингфорсе не убили, — заявил Бокий.

Ну да. Суд народный – суд правый. Примерно в таком ключе и станут в последствие действовать «выездные тройки», если мы, конечно, допустим их появление в этом мире.

— Сколько всего офицеров было убито в эти дни в Гельсингфорсе? — спросил я Бокия.

— Шесть человек, — неохотно ответил он.

— Шесть в Гельсингфорсе, четыре в Кронштадте, два в других местах, — сделал я нехитрый подсчёт. — Плохо, конечно, но резнёй это всё-таки назвать нельзя, как ты думаешь?.. — повернулся я к командиру Первого отряда особого назначения.

Ёрш смотрел на свои руки и улыбался.

— …А поводом для веселья тем более! — возмущённым тоном закончил я.

НИКОЛАЙ

Глеб, разумеется, был неправ. Улыбался я совершенно по другому поводу, слабо вникая в разговор товарищей. Романтика революционной борьбы, кровь правая и неправая, даже убийство командующего флотом – всё ушло на второй план, поблёкло в лучезарном сиянии Наташиных глаз…

Мы познакомились в военно-морском госпитале Кронштадта, куда я зашёл проведать мичмана Берсенева. Организм у парня оказался крепким, раны, к счастью, не тяжёлыми, моряк быстро шёл на поправку. Первый раз я навестил мичмана ещё 1 марта. Врачи уже не опасались за его жизнь, но были обеспокоены угнетённым его состоянием. Мы проговорили тогда целый час – больше не позволял мой плотный график. Вернее, говорил я, а он больше слушал. На другой день я застал его ковыляющим по коридору. Он явно обрадовался моему приходу, да и выглядел во всех смыслах получше. Рассказал, что его навестили моряки с «Грома». Пожелали скорейшего выздоровления и возвращения на корабль. Что-то меня в его словах насторожило, и я спросил моряка прямо: «Не хочешь возвращаться на «Гром»? Берсенев не ответил и отвёл подозрительно блеснувшие глаза.

В следующий раз я вырвался в госпиталь через день после последнего посещения, и застал Берсенева в обществе очаровательно создания. Она смотрела на меня полными ожидания глазами и, одновременно, держала мичмана за руку. Уж не знаю почему, но мне это не понравилось.

— Знакомься, Наташа! — воскликнул, увидев меня, Берсенев. — Это тот самый товарищ Ежов, который спас мне жизнь.

Девушка вскочила, обняла меня за шею и крепко поцеловала в губы. Сделала она это неумело, тут же смутилась своего порыва, отпрянула, пряча глаза и бормоча благодарности за спасение жизни брата. Брата! — вот что извлёк я из её бессвязного лепета. Остальные слова значения уже не имели.