Орлы летают высоко

Александр сидел в своем кабинете. Никто не осмеливался беспокоить его после ухода Сперанского. Он сделал несколько записей, а потом отложил перо и закрыл лицо руками. Перед его глазами все еще стояло лицо Сперанского, каким оно было в тот момент, когда министр услышал, что царь, которому он так доверял, следил за ним с помощью тайной полиции, когда ему были предъявлены обвинения в его приверженности Франции и в том, что он подвергал критике самого императора.

В этот момент Сперанский выглядел таким ужасающе старым, а его язык, который так часто давал умные советы, заплетался, когда министр пытался как-то все объяснить. Ему не помогло даже его образование, он делал ошибки, акцент его усилился. Он уронил свои бумаги и забыл подобрать их; он так и остался стоять на коленях, умоляя Александра не прогонять его, не разрушать дело всей его жизни на благо России. И чем более был Александр тронут в глубине души, тем более укреплялась его решимость. Сперанский сердил его тем, что внезапно стал таким жалким, что сильно усложняло его задачу настолько сильно, что вряд ли об этом подозревал сам Сперанский.

Сейчас император сложил свои бумаги и разложил перья на позолоченном приборе для чернил. Этим столом пользовалась еще Екатерина Великая. Мальчиком он часто приходил навестить ее, помогал подниматься с этого самого кресла.

Он вспомнил о ней и подумал, чувствовала ли она когда-нибудь себя так, как он в эту минуту, был ли ей известен этот спазм отвращения к вещам, которые приходится делать во имя власти.

Полная, улыбающаяся бабушка, так сильно его любившая. Вспоминая ее, Александр вдруг осознал, что ее спокойная благожелательность была ужасна из-за ее абсолютной уверенности в том, что, как бы она ни поступила, никто не имел права ее судить. И его тоже. Это было привилегией и тяжким бременем царей.

- Я совсем не жестока по натуре, - сказала она однажды. - Но по временам мое положение заставляет меня играть роль палача.

Он взглянул на позолоченные часы, стоявшие в углу стола. Теперь Сперанский, должно быть, уже добрался до дома и нашел там Балашова, начальника полиции, ожидавшего его там, чтобы огласить последнюю часть приговора Александра. К этому моменту они, вероятно, уже запихнули старика в крытую повозку, запряженную тройкой, и отправили его в ссылку в Сибирь.

Он поднялся и прошел в приемную, где столпилось полно народу. Он заметил Аракчеева, тот низко поклонился и улыбнулся ему. Повсюду он видел лица врагов Сперанского, людей, которые жаждали войны с Францией, от которых в этом вопросе можно было всегда ждать поддержки.

Он спокойно кивнул им всем, улыбаясь, и прошел в свои апартаменты. Оттуда он послал своего камердинера за Марией Нарышкиной. Она достаточно сильно любила его, чтобы понимать, что сейчас ему требовался не отдых, а изнеможение; в конце концов он заснул в ее объятиях.

9

В начале мая император Наполеон прибыл в Дрезден, где собралось огромное количество придворных, чтобы выразить ему свое почтение. Так же, как и в Эрфурте, здесь были короли и князья; ослепительные военные парады; самые красивые женщины Европы; на этот раз здесь была и его жена, императрица Мария-Луиза.

Мария-Луиза не обладала красотой. У нее были кошачьи манеры, светлые волосы, она имела те роскошные формы, которые так обожал Наполеон; но ее заостренное личико и глазки выглядели глупыми, гораздо более глупыми и менее очаровательными, чем у императрицы Жозефины, даже во времена ее заката. Успех Марии-Луизы у Наполеона объяснялся тремя причинами: ее полным подчинением его воле; неожиданным талантом в постели, приводившим его в восторг; и рождением наследника, которого он так страстно ожидал.

Он не сохранял ей верность, но всегда тепло относился к ней; и она подчинялась ему с сонливой готовностью, уверенная в себе всегда, когда речь шла о работе чувств, но не ума. Как это ни странно, он к ней сильно привязался, настолько сильно, что в минуту сумасшествия во время кризиса в ее родах приказал врачам спасать ее, а не ребенка. Когда ей рассказали об этом случае, она сладко улыбнулась и поблагодарила мужа поцелуем. Но в глубине души императрица презирала его за то, что он оказался обыкновенным ничтожным человечком, который ставил свои личные интересы выше блага династии. С любым другим она могла быть так же счастлива, как и с ним.

Проводились банкеты и приемы, смотры и военные парады, все было рассчитано на то, чтобы поразить воображение русского царя мощью и возможностями французского императора. Никогда прежде Наполеон не казался настолько самоуверенным и властным. Он все еще склонялся к тому, чтобы рассматривать возможность войны с Россией как ошибку, допущенную Александром по нечаянности. Царь склонен к красивым жестам, небрежно замечал он. Вовсе не следует упускать из виду возможность того, что он помарширует туда-сюда, проведет маневры в своей огромной армии, а затем вернется назад в Петербург. Но наедине с Марией-Луизой Наполеон оставлял свое позерство.