Потому безбожник – это всегда нигилист, всегда протестант (без отсылки к всеобъемлющей религии с одноименным названием, а в изначальном значении слова). В этом же механизме объяснение протестных реакций новокрестов, то есть евреев, выросших вне веры, вне Бога, и пришедших ко Христу в сознательном возрасте. Реакции естественные, но оттого не менее драматические. Это всегда – реакции людей, выросших на абсолютизации личного опыта и опыта рода, касты, общины. Конечно, им трудно отказаться от привычки тысячелетий и опыта десятков поколений евреев, которые две тысячи лет находились в изгнании, среди врагов, недругов и, уж точно, в условиях не дружественных. Так был выкован особый тип еврейского человека, который опирается только на опыт общины, свой опыт и прежде всего на волю Бога, сошедшую на евреев в виде законов и установлений. Но когда Бога не стало в жизни советских евреев, и иже до и после, то осталась только личная воля и опора на личный опыт и опыт общины, семьи. Таков механизм абсолютизации личного опыта. Никто не избежал этой участи, отойдя от Бога. Отойдя от Бога человек Божественный заканчивается, начинается человек сатанинский, и даже еврейская кровь не может этому противостоять. Потому что человек не в силах противостоять воле сатаны, когда тот подменяет волю человека, – оставшуюся абсолютно и глупо одинокой в пустынной тишине личных желаний, – своей волей, дьявольской. Потому как опора на личный опыт возможна и желательна, если только личный опыт проистекает и руководствуется волей Бога.
Только сейчас осознал, как это странно – не верить в Бога. Ведь каждый из нас – это продукт деятельности Бога, так как же я могу не верить в того, кто меня создал. Ведь сатана ничего не создает, сатана не обладает созидательной волей, но лишь разрушительной. И даже когда сатана пытается честно дать человеку свою сатанинскую страсть, заменив страстью веру.
Я вновь и вновь прошу святых волхвов (рядом с ними) открыть мне знание, которое, как и святым волхвам, позволит мне безошибочно придти ко Христу, уверовать, как и святые волхвы, во Христа, быть мужественным, чтобы, как и святые волхвы, оградить Христа, и с упованием на волю Божественную идти со Христом.
Я все время думаю над тем, как научиться исполнять волю Христа, как научиться отличать волю Христа на фоне своей? Должна быть какая-то технология, позволяющая распознавать волю Христа, слышать голос Христа в своей душе, уметь технически поддерживать себя в готовности к посещению откровения и благодати Бога.
Вот сходил в Эрмитаж. Великий музей великой страны, кто в этом сомневается, пойдите в Эрмитаж.
Смотрел фламандцев, испанцев, итальянцев, немцев, французов XV–XVIII вв.
Только с одной целью. Искал примеры сопряжения воли художника с волей Бога. Чтобы проследить, отметить, зафиксировать, определить художественные возможности людей по изображению фактов проявления воли Бога на земле, в жизни и истории людей.
Что я понял. Великий художник, художник-эпоха, например, Рембрандт, не хочет ошибиться при выборе художественного события. А потому берет знаковое, проверенное временем событие, оставшееся в истории человечества, в Божественной истории человечества.
Понятно почему. Ради сопряжения художественной воли, то есть воли человека, с волей Бога, который уже выбрал изображаемое событие, избрал его однажды, сделав его частью Божественной истории человека. Ради превращения художественного события в такое же знаковое и историческое, которым уже является прототип, ставший частью Божественной истории.
Художники позднего средневековья и Возрождения не хотели завязнуть в случайных, сиюминутных сюжетах и событиях, человеческих страстях, не сопрягаемых с Божественной волей, к которой человечество тогда еще тянулось.
Поэтому – только поэтому – основные художественные сюжеты той эпохи, то есть основные изображаемые события, основные прототипы, – это библейские события.
Потому художники еще искали и изображали проявление Божественной воли в жизни человека. Библия была наилучшим местом сосредоточения событий, в которых сопрягалась человеческая и Божественная воля.
Художники той эпохи уже решали задачи изображения живых людей, простых, не святых. Например, Рембрандт. И это была новая задача, но уже пограничная с церковной историей, с историей проявления Божественной воли в жизни человека. Художественные задачи той эпохи вытекали из предыдущей сакральной истории человечества, в центре истории которого была церковная история, то есть история поиска и сопряжения человеческой воли с волей Бога.
То есть, в лучших своих проявлениях и образцах, это еще была сакральная живопись.
Может быть по инерции. Ибо речь здесь о западноевропейском человечестве, уже вступившем в эпоху церковной реформации и функциолизации/примитивизации/утилизации церковного сознания.