Орудие Немезиды

— Не у меня! — проревел он.

Казалось, что он был не способен выбрать тон голоса, приличествовавший в такое позднее время. Он не говорил, а скорее выкрикивал слова лающим голосом, как если бы выговаривал провинившемуся рабу или же непослушной собаке. Трудно было себе представить более уродливый латинский язык, чем тот, на котором он говорил. Это была самая настоящая казарменная речь, которая позволила мне сделать некоторые выводы о своем нежданном госте. В строгой и дорогой черной тунике, с прекрасно ухоженной бородой, в шикарном плаще на крутых плечах передо мной стоял солдат, привыкший к подчинению и сам мгновенно подчинявшийся приказу.

— Ну так как, — продолжал он, оглядывая меня с головы до ног, словно я был ленивым рекрутом, вытащенным из постели и едва волочившим ноги перед предстоявшим маршем, — вы готовы или нет?

Задетый такой грубостью, Экон, подбоченясь, сердито смотрел на незнакомца. Муммий откинул голову и нетерпеливо фыркнул.

— Экон, — попросил я, — принеси мне, пожалуйста, кружку вина. Если можно, подогретого. Посмотри, есть ли еще горячие угли на кухне. Кружку и для вас, Марк Муммий? — Мой гость нахмурился и отрицательно качнул головой, как служака-легионер на часах. — Может быть, совсем немного теплого вина? О, я настаиваю, Марк Муммий. Ночь холодная. Прошу в мой кабинет. Сюда, пожалуйста, — и присаживайтесь. Итак, Марк Муммий, как я понимаю, вы пришли предложить мне работу.

В ярко освещенном кабинете Муммий выглядел обессиленным и усталым, как если бы не высыпался несколько дней. Тем не менее он был сильно возбужден, беспокойно ерзал в кресле и настороженно пялил глаза. Не усидев на месте, он вскочил и принялся ходить по кабинету, а когда Экон принес ему подогретого вина, наотрез от него отказался. Так долго простоявший на посту солдат отказывается устроиться поудобнее, опасаясь уснуть.

— Да, — ответил он наконец, — меня послали сказать вам, что вас вызывают…

— Вызывают — меня? Сыщика Гордиана никто не может вызывать. Я свободный гражданин, а не чей-то раб и не вольноотпущенник, и Рим все еще остается Республикой, как это ни удивительно. Другие граждане приходят ко мне для консультации или когда нуждаются в моих услугах. И при этом честные люди обычно приходят при свете дня.

У Муммия был такой вид, точно он с трудом сдерживал раздражение.

— Это смешно, — заговорил он. — Вам, разумеется, заплатят, если уж это вас так беспокоит. Я уполномочен предложить вам в пять раз больше вашего обычного дневного заработка, с учетом неудобств и… поездки, — осторожно заметил он. — Пятикратная гарантированная плата плюс квартирные и суточные.

Его последние слова привлекли все мое внимание. Уголком глаз я увидел, как Экон поднял бровь, советуя мне быть практичным — улица учит детей искусно торговаться.

— Очень щедро, Марк Муммий, очень щедро, — заметил я. — Разумеется, вы можете не знать, что с прошлого месяца я повысил свои расценки. Цены в Риме стремительно растут, с тех пор как непобедимый Спартак неистовствует по всем провинциям, насаждая настоящий хаос…

— Непобедимый? — Муммий казался лично оскорбленным. — Спартак непобедимый? Что ж, посмотрим, ждать осталось недолго.

— Я имею в виду, что он непобедим для римской армии. Спартаковцы разбили все посланные против них части и даже прогнали двух римских консулов, которые теперь с позором возвращаются восвояси. Я полагаю, что когда Помпей…

— Помпей! — злобно повторил это имя Муммий.

— Да, я полагаю, что, когда Помпею наконец удастся вывести свои войска из Испании, с восстанием будет быстро покончено… — продолжал я, понимая что эта тема, по-видимому, раздражала моего гостя, а мне хотелось сбить его с толку, чтобы потом назвать свою цену.

Муммий, сам того не ведая, славно этому помог, расхаживая по комнате, сердито хмурясь и скрежеща зубами. Но он не опустился до злословия на тему восстания.

— Посмотрим! — Это было все, что он мог пробормотать, слабо пытаясь прервать меня. Наконец он повысил голос и командирским тоном оборвал меня: — Мы скоро увидим, что будет со Спартаком! Вы, кажется, что-то говорили о ваших расценках.

— Да. Так вот, как я уже сказал, поскольку цены не поддаются никакому удержу… — Я медленно отпил глоток теплого вина.

— Да, да…

— Я не знаю, что вы или ваш хозяин могли слышать о моих расценках. Как не знаю, ни откуда вам известно мое имя, ни кто вам меня рекомендовал.

— Это не имеет значения.

— Прекрасно. Вы тут говорили о пятикратном размере…

— Да, в пять раз больше вашего ежедневного заработка за каждый день.

— Это может показаться довольно высокой ценой, если учесть, что моя обычная расценка… — Экон шагнул за спину гостя и показал большим пальцем: «Больше, больше, больше!» — восемьдесят сестерциев за день, — закончил я цифрой, взятой буквально с потолка и составлявшей примерно месячное жалованье легионера.

Муммий посмотрел на меня как-то странно, и какое-то мгновение я думал, что зашел слишком далеко. Ну и прекрасно, даже если он повернется и, не сказав больше ни слова, потопает из моего дома, я по крайней мере смогу вернуться в теплую постель к Вифании.