Орудия войны (СИ)

Без охраны она теперь не ездила, но солдаты остались ждать в старом штабе. Робеспьера Саша передала на их попечение. К дому Матроны пришла пешком, одна — как в первые дни на Тамбовщине, когда ходила сюда христарадничать, выпрашивая немного хлеба для своей разбитой армии. Тропа, которую она хорошо помнила утопающей в зелени, а после усыпанной опавшими листьями, теперь едва проступала из-под снега. Следов на ней, кроме Сашиных, не было.

Окна Матрониного дома уютно светились. Саша думала постучать, но едва поднялась на крыльцо, Матрона сама открыла ей дверь. И вот теперь они беседовали, сидя за пустым столом.

— И еще я хотела спросить… предупредить. Насчет… ну как вы это называете… свального греха, в общем. Вы не подумайте, я не осуждаю. Взрослые люди по согласию вольны делать, что захотят. Просто я не могу так. Не хочу. Без этого можно обойтись как-то?

Матрона глянула на Сашу как на милого, но надоедливого ребенка.

— Угомонилась? Теперь слушай внимательно. Ты сама пришла, сама в науку нашу попросилась. Никто тебя силком не тащил. Никто и удерживать не станет. Христовы люди пальцем тебя не тронут. Больно им надо. Телу твоему никакого вреда не выйдет. Но вот что до души… того, что замест души у тебя… рассудок… им повредиться легко. Не любо — вот тебе Бог, а вот и порог. На свой страх по хороводу идешь, девонька.

— В хоровод?

— Да куда тебе в хоровод. В хоровод — это для Христовых людей. Тебе — по хороводу.

— Как это?

— Сердцем поймешь. Ежели сможешь.

— Я попробую.

— Вот и ладно. Иди ляг пока, я в дочкиной горнице тебе постелила. В ночи радеть станем. Табак свой бесовский не кури. И не ешь ничего.

Саша удивилась — когда только Матрона успела постелить ей? Она ж встретила Сашу на крыльце, провела в дом и не отлучалась никуда. А постель в самом деле выглядела только что заправленной и взбитой. Прочее значения не имело.

Саша проспала часа четыре и проснулась разбитой, под впечатлением ото сна. Возвращаться из этих ее снов в реальность всегда было тяжело. Там мир снова становился целым, не расколотым войной. Пробуждение ломало его заново, как неправильно сросшуюся кость. По счастью, снов она не запоминала, и накатывающее после них оцепенение быстро проходило.

Накинула пальто, вышла во двор, набрала в колодце ледяной воды, умылась. Уже стемнело, но полная луна заливала светом заснеженный двор. Сразу полегчало, в голове прояснилось. Достала было папиросу, но вспомнила, что обещала не курить. Теперь Саша уже сомневалась, верно ли поступила, когда оставила штаб в решающую минуту и приехала сюда. Возможно, ее муж был прав. Он же обыкновенно во всем прав.

— Не передумала, девонька? — спросила вышедшая из дома Матрона.

— Да нет... Только я хотела бы уточнить сперва… вы ведь понимаете, что мне нужно?

— Что ж тут непонятного. Хочешь научиться под горькими травами волю свою сохранять. Потому я тебе дам выпить их настой и вопрос задам. Любой. Об имени твоем, допустим. Мне ответы без надобности, а вот ты попробуй говорить не то, что на сердце лежит, а то, что сказать хочешь.

Это звучало достаточно разумно, Саша чуть успокоилась.

— И как это сделать?

— Как сможешь… Этого уже словами не объяснить, сердцем надо понять. Хоровод будет, он помогает. Кровь свою можешь пролить, Сударыня Мать это любит; но одну каплю, не больше, жилы не надо перерезать. И запомни: ты вольна уйти в любую минуту, принуждать тебя никто не станет. На свой страх идешь, говорю же.

Саша молча кивнула и снова пожалела, что ввязалась в это. Может, лучше сейчас откланяться и вернуться в Тамбов? Это будет неловко и глупо — но, кажется, куда как менее неловко и глупо, чем все, что может случиться здесь. Комиссар в решающий для его армии момент экспериментирует с наркотиками… будто карикатура из белогвардейской агитки, ей-богу.

И все же, раз она здесь, надо попробовать.

Радения проходили в небольшой избе, стоящей отдельно в лесу. Тропы туда не было, пришлось пробираться по заснеженным буеракам — так, видимо, было заведено с тех пор, когда хлысты скрывались от церковного преследования.

Изба состояла из крохотных сеней и всего одной комнаты — жарко натопленной, но с земляным, не прикрытым даже рогожей полом. Маленькие окна были наглухо закрыты ставнями. Горели дюжины восковых свечей — целое, по деревенским меркам, состояние потрачено, чтоб осветить эту комнату. Сейчас же новогодняя ночь, вспомнила Саша. Стемнело в девятнадцатом году, рассветет в двадцатом. Советская власть пыталась сделать Новый год главным зимним праздником вместо Рождества. Но это уже не имело значения.

На лавках вдоль стен тихо сидели люди, около двух дюжин — разного возраста, от подростков до стариков. Все были босы и одеты в длинные белые, без всякой вышивки рубахи; у женщин волосы повязаны белыми платками. Саша подумала, что ей сейчас тоже выдадут такую одежду, но Матрона сказала другое:

— Тебе надо раздеться. Догола. В сенях. И оружие там оставь. Никто твои вещи не тронет.