Оружейник Кейд

Кейд почувствовал, что снова совершил какую-то оплошность. Но какую? Чего такого он не знал, что знали другие гражданские? Он понял, что инструкции охранника были всего лишь элементарным перечислением общепринятых правил: не разговаривать, не переступать белую черту, уложиться в десять слов… и это знали все. но ведь наверняка предполагалось что-то еще. Что? Мещане, посещавшие заведение хозяйки Кэннон, конечно, были вполне законопослушными и лояльными гражданами — в разумных пределах, разумеется, — но ни один из них никогда не посещал дворца и не присутствовал при аудиенции. Подобные процедуры и ритуалы, как правило, интересовали лишь представителей среднего и зажиточного классов. Поэтому Кейд ничего не мог узнать от своих бывших собеседников. Что же еще предполагалось?

Он порадовался, что оказался почти в самом конце ряда, который теперь довольно быстро приближался к пьедесталу, на котором стоял трон. Во всяком случае, у него будет немного времени сообразить что к чему и попытаться выйти из положения. Он стал присматриваться к тому, что происходило впереди. Их группу возглавлял разодетый мужчина. Он подошел к пьедесталу, положил зелененькие в огромное блюдо и что-то сказал гвардейцу.

Благодарственное даяние, даяние любви, или что-то в этом роде, смутно припоминал Кейд, продвигаясь вперед следом за остальными. Теперь он точно знал, что еще от него требуется, но денег у него не осталось совсем. Он гневно глянул на седовласую старушку где-то в середине ряда, и горько пожалел о своем опрометчивом поступке. Он, как последний дурак, растаял от ее верноподданических заявлений, заплатив за вход. А она, расчетливая и хитрая мещанка, сохранила собственные деньги и теперь выложит на пьедестал даяния любви, в знак преданности Императору.

— Мещанин Болвен, — провозгласил гвардеец, и разодетый мужчина, опустив взгляд в пол, отчетливо проговорил:

— Представляю на суд Императора жалобу против презренного и низкого человека, — он вручил свое пухлое изложение дела гвардейцу и торопливо попятился в сторону, освобождая место следующему жалобщику.

Ни единого голубенького, с горечью подумал Кейд, а шеренга впереди таяла на глазах. “Даяния” называют они это. Разве может это означать, что деньги отдаются добровольно? Но так или иначе, а ими никто не брезговал.

— Прошу Императора принять моего сына на службу Клейн–дао.

— Верноподданический привет нашему Императору из города Бузна Виста.

— Прошу Императора рассмотреть вопрос банкротства моего мужа.

Кейд мельком взглянул в лицо Императора, в надежде прочесть какие-нибудь чувства на нем. Однако только напрасно потерял драгоценные секунды, поскольку в этот момент подошла его очередь. Лицо же Императора волнующе отличалось от того, что он ожидал увидеть. Никакой особой одухотворенности. Обычное лицо мудрого, спокойного человека, привыкшего с высоты своего положения рассуждать о важных и великих проблемах…

Гвардеец рядом с Кейдом тихо прошептал, скривив рот:

— Даяния в левой руке.

Кейд открыл было рот, чтобы заговорить, но гвардеец неожиданно оборвал его:

— Молчать, — в его голосе зазвучали металлические нотки.

— Но… — начал было Кейд, однако ему прямо в лицо глянуло дуло боевого оружия.

Гвардеец угрожающе мотнул головой в сторону двери, приказывая выйти. Кейд понимал, что перед ним не какой-нибудь сопляк–недоучка, вроде тех охранников, которые сторожили дворцовую площадь. Этот был рангом не ниже Воина, не боец, конечно, но великолепно натренированный страж порядка. Стоит Кейду сделать одно неверное движение, и от него через несколько секунд останется лишь горстка пепла. К тому же другие гвардейцы тоже смотрели в их сторону, над залом нависла гнетущая тишина…

Кейд молча вышел из ряда и попятился к боковой двери. Гвардеец последовал за ним, не спуская с него глаз.

Когда двери за их спинами закрылись, гвардеец, все еще держа оружие в боевой готовности, прочитал Кейду короткую, но унизительную лекцию о мещанах, которые представления не имеют о своих обязанностях и понапрасну тратят драгоценное время Императора, словно он какой-нибудь приказчик в магазине. Кейд понял, что даяние — непреложное правило для всех мещан, такое же обязательное, как выкурить косячок, если тебе его предложили. Такая незначительная мелочь, а из-за нее он теперь еще целый месяц не сможет прийти к Императору и изложить свое дело!