Оба артиллериста в молчании потягивают ячменную бурду; дождь снаружи хлещет с прежней силой, и при каждом порыве ветра, сотрясающем дощатый настил, внутрь залетают брызги. Неделю назад четверо солдат 9-го полка легкой пехоты, которым вконец опротивело это беспросветное голодное убожество, воспользовались отливом и, оставив ружья и патроны, ушли со своих постов с намерением передаться неприятелю. Один сумел вплавь добраться до испанских канонерок, стоящих на якоре возле мыса Кантера, но всех прочих сторожевой катер перехватил и доставил назад, на Трокадеро. По приговору военно-полевого суда их должны были казнить еще два дня назад в Чиклане, но из-за непогоды не сумели вовремя доставить туда. Маршал Виктор, прискучив ожиданием, распорядился провести казнь на месте. Когда с небес льет день и ночь, подрывая боевой дух войск и внушая сомнительные мысли солдатам, полезно будет показательной экзекуцией прочистить им мозги. Ну или есть на то надежда.
— Что ж, пошли, — говорит Дефоссё.
Они допивают кофе, закутываются в шинели, капитан пристегивает саблю и сменяет шерстяной колпак на старую форменную шляпу, обтянутую куском клеенки. Откинув одеяло, выходят наружу, чавкают по грязи. У берегов полуострова Трокадеро вскипает в серой пене, в потоках дождевых струй вода. В отдалении, на другом берегу бухты, едва угадываясь, угрюмо темнеет Кадис — длинная полоска, освещаемая время от времени сполохами грозы: она зигзагами молний полосует хмурое небо, оглушает громом, вспышками зарниц на миг выхватывает из тьмы мачты кораблей, беспокойно качающихся вниз-вверх на якорях носом на юго-восток.
— Осторожно, капитан. Мостик ходуном ходит, дышит как живой…
Вода грозит смыть и унести с собой дощатый мостик, переброшенный над дренажной канавой между позициями второй и третьей батарей. Дефоссё, внимательно глядя себе под ноги, перебирается через него. Путь проходит по глинистому дну траншеи, защищенной от испанского огня фашинами и земляным бруствером. Каждый раз, как капитан делает шаг по жидкой грязи, вода сквозь дырявые подошвы проникает внутрь, поднимается выше лодыжек, мочит обвернутые тряпьем ступни. Чуть позади, прихрамывая, шлепает Бертольди, пригибается от ветра, завывающего между фашин, рябящего густую коричневую жижу, в которой лейтенант с полнейшим безразличием полощет полы своей шинели.
Позади большого барака, где хранятся лафеты, передки и прочие принадлежности артиллерийского обоза, а иногда временно содержатся пленные, до самого канала Трокадеро, по которому — он около семидесяти туазов шириной — мчит бурная илистая вода, тянется низина. И на краю ее, накрывшись от дождя одеялами, в бурых и серых шинелях, в шляпах и киверах, с которых струится дождь, в молчаливом ожидании стоят полукругом сотни полторы солдат и офицеров. Дефоссё убеждается, что сержант Лабиш и прочие его люди — тоже здесь: взирают на все происходящее с дерзким и мрачным вызовом. По правилам всем следовало бы разобраться и выстроиться как положено, но в такой день и в преддверии предстоящего как-то не до уставного порядка.
В дверях барака Симон Дефоссё видит двух испанских офицеров — у одного рука на перевязи. Под присмотром часового они, прячась от дождя под парусиновым навесом, издали взирают на происходящее. На обоих синие флотские мундиры со знаками различия лейтенанта и капитан-лейтенанта. У младшего рука на перевязи. Дефоссё знает, что разыгравшийся шторм вчера понес их фелюгу к скалам Трокадеро. Капитан-лейтенант, обнаружив большое хладнокровие, мастерским маневром сделал так, что корабль выбросило на пологий берег Кабесуэлы, а не шарахнуло об оказавшиеся в опасной близости камни. Потом попытался было сжечь фелюгу, но помешал дождь. Тут его вместе со вторым офицером и двадцатью членами экипажа взяли в плен подоспевшие французы. Теперь они ожидают отправки в Херес, откуда начинается маршрут в лагерь военнопленных во Франции.