Осажденная крепость

Обеспокоенные, Фан и Чжао пошли к Ли Мэйтину попросить пилюль «жэньдань». Тот валялся на кровати — автобус должен был прийти только в полдень. Просьба приятелей поставила его в трудное положение. Он вез лекарства с надеждой сбыть их по удесятеренной цене в университетской клинике, которая в таком захолустье, конечно, испытывает нужду решительно во всем. А раскроешь большой пакет ради нескольких пилюль — лишишься всякого барыша, брать же с Сунь деньги как-то неловко. Но и отказать он не мог — сочтут скупердяем. Еще в Цзиани он, восполняя недостаток витаминов, стал подкреплять себя японским экстрактом рыбьей печени, разумеется, втайне от попутчиков. Выяснив, на что жалуется Сунь, он решил, что экстракт ей во всяком случае не повредит, и предложил остальным мужчинам идти завтракать, предоставив ему поухаживать за девушкой. Он бросил пилюлю в кипяток, и Сунь, не раскрывая глаз, проглотила снадобье.

Вернувшись после завтрака, Фан сразу же почувствовал в комнате сильный запах рыбы и удивился — вроде бы ему неоткуда было взяться. Он перевел взгляд на Сунь — по ее щекам из-под сомкнутых век текли слезы, уже и подушка намокла. Фан переполошился и смутился, словно чужой секрет подсмотрел. Синьмэй, с которым он поделился увиденным, тоже решил, что эти слезы не предназначаются для глаз посторонних мужчин, и не стал расспрашивать девушку. Оставив ее одну и пытаясь понять причину ее слез, приятели пустили в ход все сведения о женщинах, которыми располагали. Оба пришли к одному заключению: причина чисто психологического свойства — девушка впервые покинула семью, прихворнула в пути, а рядом нет никого из близких. Особенно взволновало их беззвучие ее плача, и они решили быть впредь с ней поласковее. Они осторожно заглянули в комнату: Сунь как будто заснула, от слез на ее посеревшем за время пути лице остались дорожки. Но девичьи слезы — не осенние ливни, оголяющие деревья, а весенний дождичек, увлажняющий почву.

Следующие несколько дней пути, от Цзехуалуна до Шаояна, путники ехали как по атласной дорожке и не уставали повторять вновь открытую истину: «без денег очень плохо». Но от Шаояна до конечного пункта их путешествия можно было добраться только на носилках — дорога шла через горы. Впрочем, это обстоятельство их даже обрадовало: уж очень надоело трястись в автобусах.

Скоро они поняли, что новый способ передвижения еще менее приятен. Во-первых, у них замерзали ноги, приходилось вылезать из паланкинов и бегать, чтобы согреться. Горы сменялись полями-террасами, дорога бежала то вверх, то вниз, не кончаясь ни в пространстве, ни во времени. Опустился туман, пасмурный день постепенно перешел в сумерки, сумерки во тьму, тьма сгустилась в какое-то черное пятно — это была деревня, где им предстояло ночевать.

Расположились в сарае. Носильщики развели костер, чтобы согреться и сварить еду. Лампы в сарае не было, пришлось воткнуть в землю горящую жердь. Языки пламени дрожали, и тени от предметов то и дело меняли свои очертания. Путники улеглись один подле другого на охапках сена. Впрочем, это было только приятно, ибо кровати в одних гостиницах напоминали грудь чахоточного, в других — рельефный макет. Хунцзянь почти ничего не соображал от усталости, но на сердце было неспокойно, и сон долго не приходил — в дремлющем сознании все время оставалась щель во внешний мир, как между плохо пригнанными створками окна.

Наступившее затем забытье было недолгим. Фану почудилось, будто тоненький, плаксивый голосок повторяет: «Отпусти мою рубашку, отпусти мою рубашку!» Он повернулся с боку на бок и тут же проснулся. Рядом с его головой кто-то вздохнул, нешумно, словно стараясь сдержаться. По спине у Фана побежали мурашки, он хотел было зажечь спичку, но побоялся увидеть что-нибудь страшное. Но вот в полной тьме послышался храп Синьмэя, вдалеке залаяла собака. И Фан успокоился, даже посмеялся в душе над своими страхами. Он приготовился было снова заснуть, но неведомая сила мешала ему, тянула вверх, не давая погрузиться в пучину сна. Внезапно услышал он прерывистое дыхание Сунь, словно боровшейся с рыданиями, затем удовлетворенный вздох — так вздыхают, закончив нелегкую работу. Этот вздох раздался совсем близко, у самого его лица, и Фан, вновь охваченный страхом, не решаясь окликнуть вздыхавшего, — закутался с головой в одеяло. Сердце его колотилось до тех пор, пока знакомый скрежет зубов Синьмэя не вернул его вновь в действительность. Он высунул голову — мимо с писком пробежала крыса.

Фан все-таки зажег спичку: часы показывали полночь. Разбуженная вспышкой света, открыла глаза Сунь. Фан спросил девушку, не приснилось ли ей чего-нибудь страшного. Она рассказала, будто двое ребятишек все время толкали ее ручонками, не давая заснуть. Фан постарался успокоить ее.