Осень для ангела

— Сам ты псих ненормальный! — закричал вслед Франту директор, на всякий случай отступив на шаг назад.

— Ну и дурак! — без малейшей обиды в голосе парировал оскорбление директора Франт.

Директор возмущенно ринулся к троице и хотел было растолкать их, сбить с ног, дать леща, влепить затрещину, но пролетел мимо них, словно сквозь легкое облачко. По пути споткнулся о камушек и позорно свалился на траву.

Троица все с тем же равнодушием к его действиям прошагала мимо, стремясь быть ближе к призракам. Иван Васильевич не осознал полностью причины своей промашки и на всякий случай цапнул монашку за подол, но рука его прошла насквозь, не задев ничего материального.

— Призраки! — ошеломленно захлопал глазами директор.

Получается, что призраки пришли за призраками и что-то собираются с ними сделать. А вдруг не призраки, вдруг самодеятельные колдуны-шаманы? Намазались какой-нибудь мазью дьявольской, вот его рука и соскальзывает с них.

— Товарищи души, соблюдайте спокойствие, не слушайте их, не поддавайтесь на провокации, спокойно расходитесь по дома… извинюсь, по могилкам, — закричал Иван Васильевич, вскакивая на ноги и отряхиваясь. — Это шарлатаны, проходимцы, обманщики!

— Ну-ну, кричи громче, может, покойничков разбудишь! — захохотал Франт. — Куда же они пойдут, милай, кто же их пустит?

Директор лихорадочно перебирал в голове способы борьбы с черной магией. Святой воды под рукой нет, контрзаклинаний он не знает, даже креста нательного и того не имеет. Но есть же народные средства!

— Сгинь, нечистая сила! — завопил Иван Васильевич, творя крестное знамение трясущейся от волнения рукой.

— Не понял, это он про нас что ли? — обиделся Франт. — Эй, мужик, ты слова то подбирай!

— Пусть себе мелет что хочет! Нам это не мешает, делаем дело, утро не за горами!

— Не подействовало! — едва слышно прошептал Иван Васильевич.

Седьмым чувством он понял, что творящееся необычайно страшно для него лично. Вполне может быть, что и душам это событие чем-то может повредить. А самое главное, не вмешайся он, именно сейчас может произойти несправедливость. Кто еще, как не он, отец родной для всех этих овечек бесплотных, спасет их?

— Не дам! — Иван Васильевич пулей пролетел сквозь бестелесную троицу, грудью встал между ними и душами, раскинув руки крестом, всем видом выказывая крайнюю решимость бороться до конца за праведное дело.

Но троица все так же спокойно прошла сквозь него и продолжила свое гнусное дело. Ему показалось, что Франт при этом обидно ухмыльнулся, а Кудряшка укоризненно покачала головой, словно пеняя несмышленому проказнику.

Кудряшка открыла штуковину, которая и была, по всей видимости, загадочной ловушкой. Монахиня, зажав косу под мышкой, сплела странным образом пальцы и что-то забормотала себе под нос. Франт запрыгал чертом вокруг испуганно сгрудившейся толпы душ, с каждым кругом заставляя их все ближе и ближе подходить к ловушке.

Вот уже первая душа оказалась совсем близко от нее, вспыхнул еле видный свет, и душа моментально пропала, словно ее и не было. Затем следующая и еще и еще. Ловушка, словно пылесос, втягивала в себя одну душу за другой.

Троица продолжала свое грязное дело, не обращая ни малейшего внимания на возмущенно прыгающего среди них Ивана Васильевича. Они делали вид, что не слышат его обвинений и проклятий, едва заметно поеживаясь от особо грубых эпитетов.

Возмущенный до глубины души Иван Васильевич не стеснялся в выражениях, обзывая наглецов фашистами, садистами, идиотами и прочими неприятными словечками. Казалось бы, в душе его открылась некая заслонка, препятствующая дотоле излиянию подобных слов.

Мысли в голове Ивана Васильевича скакали как белки в колесе, перемалывая из пустого в порожнее одну и ту же глупую мысль: «Что делать? Что делать?». На память приходили всякие глупости типа все тех же святой воды и распятия. От тех вещей якобы злые духи сильно страдают, а то и вовсе пропадают.

Но где, бога ради, в двенадцать часов ночи на кладбище взяться той святой воде и распятию. Окромя забытой лопаты никакого оружия. Боже, если ты есть на этом свете… Стоп! А ведь это идея, покруче святой воды! В безнадежной ситуации тонущий хватается за соломинку, а коммунист за библию.

— Господи-и-и-и! — вскричал Иван Васильевич голосом полным боли и страдания. — За что дозволяешь твориться такому безобразию? Если ты есть на небесах, стукни по загривкам этих кровососов, сунь их в геенну огненную, накажи, чтобы другим неповадно было!

Иван Васильевич остановился на месте, судорожно прижав кулаки к груди, по лицу его текли слезы бессилия, голос прервался. На кладбище стояла тишина, нарушаемая едва слышным сопением охотников за душами. Внезапно тишину разорвала трель сотового телефона. Среди мрачного безмолвия кладбища звучала легкомысленная мелодия про какие то там «… як-цуп-цоп…».