Осенние дали

Все трое вышли в пустую переднюю, сильно нагрязнив в комнате.

— И тут тебе, Зил, крыть нечем, — с ходу продолжал Артем. — Принял середь ночи? Принял. Спал ты на моем диване, ел мой хлеб-соль? Может, не так говорю? Иль так? Вот. А уж больше не могу. Что ты еще хочешь от меня? Дружка, вижу, завел, довольный я за тебя. Вот и перекантовывайся к нему… Добром прошу, Зил: я тебя больше не знаю и ты меня не знаешь. Потеряй мой адрес.

То, что сказал Артем Люпаев, было обычной формой между уголовниками, которые хотели разойтись мирно. Уразов отлично это знал; возразить ему было нечего. Он, видимо, что-то мысленно прикидывал, заговорил не сразу:

— Речистый ты стал, Казбек. Люблю умных людей, завсегда рад беседу держать. Дома ты не сторонник принимать меня с дружком. Что ж, давай выйдем на улицу, там обсудим до конца. Согласный? Одевайся.

Вот когда Артем отчетливо увидел взгляд Зила, уловил выражение: взгляд был пьяный, недобрый, угрожающий, и Артем догадался, зачем Зил выманивал его из дома. Обиделся и хотел свести счеты. Кто знает, что у него в кармане? Может, нож, а то даже и револьвер. Да и что за тип этот долговязый дружок в плаще? Заведут в темный переулок, начнут «качать правилки» — и конец.

— Свое я все сказал, — проговорил Артем, не спуская с Зила глаз. — Виноватым себя не считаю. А если ты решил зуб держать, то не советую. Не из пугливых я. Вот мое последнее слово.

— Теперь понятно. — Уразов сплюнул на пол. — Понятно.

Открылась дверь ближней комнаты, вышла жена техника в фартуке на толстом животе, с подкрашенными губами; в одной руке она несла тарелку с яйцами, в другой — завернутый в промасленную бумагу кусок сливочного масла. Она кинула взгляд на стоявших мужчин. Уразов вежливо приподнял кепку, поклонился, а когда женщина скрылась на кухне, толкнул локтем дружка и открыл дверь на лестничную площадку. Уже за порогом кинул Артему:

— Еще встретимся… козел.

Долговязый, придерживая бутылки в карманах, вышел за ним.

И Артем с тем внезапным просветлением, которое наступает у нас в трудную минуту, понял: по старой дорожке пошел Максим Зил. Собственно, он с нее, видимо, и не собирался сворачивать, а просто нагло, издевательски морочил ему голову. Еще по пути с Урала украл у кого-то паспорт, так же, конечно, добывал и деньги.

И как Артем мог поверить этому изворотливому, властному и холодному человеку? За то время, какое Уразов прожил у них в квартире, Артем имел полную возможность приглядеться к нему ближе. Когда счастливая Маруся играла с дочуркой, у губ Зила появлялась брезгливая складка. Если Артем принимался чинить стул, пилить дрова в сарайчике, Зил презрительно, с насмешкой щурил глаза и ни разу не вызвался помочь. За его наружной вежливостью, обходительностью скрывалось тяжелое высокомерие. Люди для него — ступеньки, по которым он шел к собственной выгоде. Он уничтожит любого, кто перейдет ему дорожку. Не зря товарищи по заключению говорили, будто в зоне на совесть Зила легло убийство. Один из «мужиков», на свободе работавший инженером, взбунтовался против вечных воровских поборов и отказался отдать в «общаг» долю полученной из дома посылки. Ночью его нашли за бараком с проломленной головой.

Подозрение пало на Зила, которого в это же время видели во дворе с железным ломиком. Но убийство принял на себя молодой «парчак», сидевший по первому делу и мечтавший быть принятым на воровской сходке в число «законников». К трем годам своего срока он получил еще пятнадцать и был переведен в другую колонию. «Парчак» считал, что пошел на подвиг и преступный мир это оценит. Все его тут же забыли и предоставили тянуть срок на строгом режиме. Максим Зил первый вычеркнул его из своей памяти.

«Одно досадно, — думал Артем, прислушиваясь к удалявшимся шагам на лестнице и защелкивая входную дверь на английский замок. — Не заведись Муська, выпили бы по триста граммов на брата, и до свиданья. Навсегда. Без свары. Все бы на душе спокойней». Однако в следующую минуту к нему пришла другая мысль: «А там кто знает: может, Зил хотел от меня еще чего? Может, лучше, что хоть и не по-мирному, а все же разошлись по своим дорожкам?»

Э, ладно. Больше этому беглому ворюге не обвести его вокруг пальца.

«Может, Зил уедет куда из нашего города? Вот бы ладно вышло. Собирался ведь. Хуже, коли останется и когда-нибудь вспомянет мне, что откололся, обидел, не стал водить с ним компанию. Такие не любят лишних свидетелей… Хоть бы его милиция сграбастала!»

V

В первых числах октября повалил сухой колючий снег, придавил мороз. Побелели крыши деревянных сарайчиков во дворе, узенькие тротуары, а береза, клен стояли густые, зеленые, лишь чуть тронутые желтизной. Затем снег растаял, началась грязь, слякоть, и вновь потеплело. Солнце обсушило землю, впору пальто снимать. Но листва деревьев в одну ночь почернела, начала коробиться, падать. Осень, обещавшая быть золотой, долгой, погасла на глазах.