Читаем Осенние озера (Вторая книга стихов) полностью

В разрезе смутного окна.

5

У окна стоит юноша, смотрит на звезду.

Тоненьким лучиком светит звезда.

"В сердце зеркальное я звонко упаду,

Буду веселить его, веселить всегда".

Острою струйкою вьются слова;

Кто любви не знает, тому не понять;

Милому же сердцу песня - нова,

И готов я петь ее опять и опять.

Март-май 1911

IV

138-145. ЗИМНЕЕ СОЛНЦЕ

Н. Д. Кузнецову

1

Кого прославлю в тихом гимне я?

Тебя, о солнце, солнце зимнее!

Свой кроткий свет на полчаса

Даришь, - и все же

Цветет на ложе

Нежданной розы полоса.

Заря шафранно-полуденная,

Тебя зовет душа влюбленная:

"Еще, еще в стекло ударь!

И (радость глаза)

Желтей топаза

Разлей обманчивый янтарь!"

Слежу я сквозь оконце льдистое,

Как зеленеет небо чистое,

А даль холодная - ясна,

Но златом света

Светло одета,

Вошла неслышная весна.

И пусть мороз острее колется,

И сердце пусть тревожней молится,

И пусть все пуще зябнем мы,

Пышней авроры

Твои уборы,

О солнце знойное зимы!

2

Отри глаза и слез не лей:

С небесных, палевых полей

Уж глянул бледный Водолей,

Пустую урну проливая.

Ни снежных вьюг, ни тусклых туч.

С прозрачно-изумрудных круч

Протянут тонкий, яркий луч,

Как шпага остро-огневая.

3

Опять затопил я печи

И снова сижу один,

По-прежнему плачут свечи,

Как в зиму былых годин.

И ходит за мною следом

Бесшумно отрок нагой.

Кому этот гость неведом?

В руке самострел тугой.

Я сяду - и он за мною

Стоит, мешает читать;

Я лягу, лицо закрою,

Садится ко мне на кровать.

Он знает одно лишь слово

И все твердит мне его,

Но слушать сердце готово,

Что сердцу известно давно.

Ах, отрок, ты отрок милый,

Ты друг и тюремщик мой,

Ты шепчешь с волшебной силой,

А с виду - совсем немой.

4

Слезы ревности влюбленной,

Словно уголь раскаленный,

Сердце мучат, сердце жгут.

Извиваясь, не слабея,

Все впивается больнее

В тело прежней страсти жгут.

Слезы верности влюбленной,

Словно жемчуг умиленный,

Что бросает нам гроза,

Словно горные озера,

Словно набожные взоры,

Словно милого глаза.

5

Смирись, о сердце, не ропщи:

Покорный камень не пытает,

Куда летит он из пращи,

И вешний снег бездумно тает.

Стрела не спросит, почему

Ее отравой напоили;

И немы сердцу моему

Мои ль желания, твои ли.

Какую камень цель найдет?

Врагу иль другу смерть даруя,

Иль праздным на поле падет

Все с равной радостью беру я.

То - воля мудрого стрелка,

Плавильщика снегов упорных,

А рана? рана - не жалка

Для этих глаз, ему покорных.

6

О, радость! в горестном начале

Меня сковала немота,

И ни сомнений, ни печали

Не предали мои уста.

И слез моих, бессильных жалоб

Не разболтал послушный стих,

А что от стона удержало б,

Раз ветер в полночи не стих?

Но тайною грозой омытый,

Нежданно свеж и зелен луг,

И буре, утром позабытой,

Не верь, желанный, верный друг.

7

Ах, не плыть по голубому морю,

Не видать нам Золотого Рога,

Голубей и площади Сан-Марка.

Хорошо отплыть туда, где жарко,

Да двоится милая дорога,

И не знаю, к радости иль к горю.

Не видать открытых, светлых палуб

И судов с косыми парусами,

Золотыми в зареве заката.

Что случается, должно быть свято,

Управляем мы судьбой не сами,

Никому не надо наших жалоб.

Может быть, судьбу и переспорю,

Сбудется веселая дорога,

Отплывем весной туда, где жарко,

И покормим голубей Сан-Марка,

Поплывем вдоль Золотого Рога

К голубому, ласковому морю!

8

Ветер с моря тучи гонит,

В засиявшей синеве

Облак рвется, облак тонет,

Отражался в Неве.

Словно вздыбив белых коней,

Заскакали трубачи.

Взмылясь бешеной погоней,

Треплют гривы космачи.

Пусть несутся в буйных клочьях

По эмали голубой,

О весенних полномочьях

Звонкою трубя трубой.

Февраль-май 1911

V

146-154. ОТТЕПЕЛЬ

С. Л. И

1

Ты замечал: осеннею порою

Какой-то непонятною игрою

Судьба нас иногда теплом дарит,

А россыпь звезд все небо серебрит,

Пчелиному уподобляясь рою.

Тогда плащом себя я не закрою,

Закутавшись, как зябкий сибарит.

Лишь календарь про осень говорит.

Ты замечал?

Пусть вьюги зимние встают горою;

На вешний лад я струны перестрою

И призову приветливых харит.

Ведь то, что в сердце у меня горит

И что, коль хочешь, я легко утрою,

Ты замечал.

2

Нет, не зови меня, не пой, не улыбайся,

Прелестный призрак новых дней!

Кипящий юноша; стремись и ошибайся,

Но я не стал ли холодней!

Чем дале, тем быстрей сменяются виденья,

А жизни быстрый круг - так мал.

Кто знал погони пыл, полеты и паденья,

Лишь призрак, призрак обнимал.

О юность красная, смела твоя беспечность,

Но память зеркал_а_ хранит,

И в них увидишь ты минутной, хрупкой вечность

И размагниченным магнит.

Что для тебя найду? скажи, какой отплатой

Отвечу я на зов небес?

Но так пленителен твой глаз зеленоватый,

И клоуна нос, и губ разрез!

Так хочется обнять и нежно прикоснуться

Бровей и щек, ресниц и век!

Я спал до этих пор; пора, пора проснуться:

Все - мимолетность, это - век.

Слепая память, прочь, прочь зеркала обмана!

Я знаю, призрак тот - живой:

Я вижу в первый раз, горит впервые рана.

Зови меня, зови! я твой!

3

Я не знаю, не напрасно ль

Повстречались мы в пути?

Я не знаю, не опасно ль

Нам вдвоем с тобой идти?

Я не знаю, стар иль молод

Тот, кто любит в сотый раз,

Но, восторженный, проколот

Светлой парой карих глаз.

Лишь одно я знаю - даром

Эта встреча не пройдет:

Пораженное ударом,

Сердце вздрогнет и падет.

4

С какою-то странной силой

Владеют нами слова,

И звук немилый иль милый,

Как будто романа глава.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза
Марьина роща
Марьина роща

«Марьина роща» — первое крупное произведение журналиста. Материал для него автор начал собирать с 1930 года, со времени переезда на жительство в этот район. В этой повести-хронике читатель пусть не ищет среди героев своих знакомых или родственников. Как и во всяком художественном произведении, так и в этой книге, факты, события, персонажи обобщены, типизированы.Годы идут, одни люди уходят из жизни, другие меняются под влиянием обстоятельств… Ни им самим, ни их потомкам не всегда приятно вспоминать недоброе прошлое, в котором они участвовали не только как свидетели-современники. Поэтому все фамилии жителей Марьиной рощи, упоминаемых в книге, изменены, и редкие совпадения могут быть только случайными.

Василий Андреевич Жуковский , Евгений Васильевич Толкачев

Фантастика / Исторические любовные романы / Поэзия / Проза / Советская классическая проза / Ужасы и мистика