Осенний свет

... Жизнь – зло. Я хочу сказать, когда настал для меня миг обращения... – Он запрокинул голову и прокатил ее от плеча к плечу, словно что-то странное увидел в небесах. Мистер Ангел протянул было ему трубку, но передумал, сунул ее себе в рот и тоже посмотрел в небо.

– Что это? – воскликнул доктор Алкахест, показывая пальцем.

Всем им на минуту четко представилось, что прямо над ними зависло огромное летающее блюдце. Потом оно исчезло.

– Ты видел, что я видел? – спросили они друг друга в один голос. Им самим не верилось. – Травка, – сказали они. – Действует. – Но говорили, понизив голос, подавленные целым миром новых вероятностей.

Доктор Алкахест объяснил им, что желает купить у них марихуану. Не немножко, а все, что есть.

– Ну и здоров ты заливать, – сказал Танцор.

– Я говорю всерьез, юноша, – возразил доктор Алкахест. – Взгляните. – Он пошарил у себя за поясом и вытащил тысячедолларовую бумажку.

Танцор выхватил ее, поднес к пламени костра, чтобы лучше разглядеть. Глаза у него выпучились:

– Настоящая! – Он обвел взглядом лица других. Крикнул негодуя: – Какого дьявола вы таскаете с собой тысячедолларовые бумажки? А вдруг я вор, или мало ли что? В соблазн меня ввести хотите? – И спрятал ассигнацию себе в карман.

Доктор Алкахест наблюдал за ним с удивленной улыбкой. Его ограбили, здесь все тому свидетели. Может, еще и побьют. Может, разденут, свяжут, заткнут кляпом рот. Может, даже обрекут на заклание.

– Хи-хи-хи! – зашелся доктор в экстазе. Подумать только, куда он попал! Что за люди! Никаких запретов!

– Не смейтесь, – сказал Сантисилья, неправильно его истолковав. – Он ведь в самом деле вор. Вырос в Гарлеме. В четыре годика его домушники пропихивали в форточки – отпирать им квартиры.

Доктор Алкахест весь задрожал, дурея от восторга. Этот бородатый – моралист. Тем лучше!

– Что же у вас, ребята, нет никаких моральных устоев? – про-квакал он и упоенно перекатил голову с плеча на плечо. Они еще не заметили, что он сидит на наволочке, набитой полными кошельками.

Они глядели на него с легким недоумением. Танцор сказал, примериваясь:

– Вы человек богатый, я бедный. – И ткнул себя в белую майку большим черным пальцем. – Вы несете за меня ответственность.

Доктор Алкахест заверещал от смеха, и Танцор снова обвел взглядом лица остальных, ища разъяснения. Но потом доктор все-таки овладел собой, он спохватился, что надо уладить дела, пока хватает соображения. Быстрым рывочком достал флягу и сделал глоток. Потом спросил:

– Когда прибывает груз?

– Когда прибудет, тогда прибудет, – ответил Сантисилья. – Его доставят с берега под покровом ночи. А может быть, на рассвете. Сколько на твоих, Питер?

Питер Вагнер взглянул на часы.

– Два часа ночи.

– Если сегодня, то уже скоро, – сказал Сантисилья. – А нет, так придется ждать завтрашней ночи или послезавтрашней...

– Он водой прибывает? – спросил доктор Алкахест.

Тот кивнул.

– Тогда, может быть, это они? – Старый калека навострил уши.

Сантисилья недоуменно поднял брови, бросил взгляд на Питера Вагнера:

– Ты что-нибудь слышишь?

– Я – нет, – отозвался Питер Вагнер.

Индеец, сидящий недвижно, как темный валун, приложил ладонь к уху, но только покачал головой.

– У меня превосходный слух, – настаивал доктор Алкахест. – Уверяю вас, что где-то вон в том направлении, – он указал пальцем через плечо, – заработал лодочный мотор.

– С ума сошел, – сказал Танцор. Углы его рта тронула порочная улыбка. – Может, заключим пари? Ставлю тысячу долларов.

– Да бросьте вы, – сказал Питер Вагнер.

– Так не пойдет, – ответил доктор Алкахест. – А вот на два цента я поспорить готов.

Танцор сник:

– Ишь дерьмо. У кого ж это есть два цента?

Через час все они расслышали рокот мексиканских моторок.

– Едут! – сказала Джейн. – Значит, он и правда их слышал.

– Ну, тогда моя роль в этой комедии закончена, – проговорил Питер Вагнер. – Я привел вас на встречу с вашими дружками-мексиканцами. Теперь адью, пока, привет, спокойной ночи!

Он схватил винтовку.

– Прекрати, – распорядился Сантисилья. – Ты что, надумал застрелиться прямо у нас на глазах? Совсем, что ли, ты бесчувственный?

Питер Вагнер вздохнул и положил винтовку.

Тем временем мексиканцы уже появились в пещере, они причалили свои лодки и один за другим лезли на скалу. Их приветственные клики – подымаясь со дна колодца, они звучали скорее как стоны – уже достигли устья грота, а затем показались и головы. Скоро они заполнили собой весь кратер – вот уж воистину толпа теснимых: калеки, уроды, одутловатые, бородавчатые, карлики, слепцы, немые, безголосые, кто на деревянной ноге, кто на роликовых досках; доктор Алкахест не выдержал запаха, упал в обморок.

– Пошли! Надо грузиться, – сказал Сантисилья.

Но Танцор вскочил с места.

– Стойте! А как же суд? – Он встал, воздев руки к небу, словно безумец на молитве.

И как бы в поддержку, глухо, зловеще пророкотало из-под земли.

– Да ну, брось, Танцор, – сказал Питер Вагнер.

Джейн поддержала его:

– Отверженные и беззаконники не могут быть судьями.

– Нелогично, – сказал мистер Нуль.

Индеец мрачно кивнул.

Мексиканцы, столпясь, смотрели на них блестящими, веселыми глазами. Один жирный мексиканец, крест-накрест обвешанный лентами патронов, спросил шепелявя (у него были выбиты передние резцы) «¿Qué es? ¿Una misa?»[9] Сзади него теснились остальные.

Доктор Алкахест открыл глаза и воскликнул:

– Добро пожаловать, друзья! Благослови вас бог! – И снова потерял сознание, хотя намеревался сказать гораздо больше.

– ¿Qué es? – повторил толстяк. Он вытянул шею, выпучил глаза и вздернул брови, словно разглядывая сквозь стекло аквариума диковинную рыбину. И указал на доктора.

– Он нанюхался, – объяснил Питер Вагнер. – Он обрел счастье.

– Нанюхался, – повторил мексиканец для тех, кто стоял сзади. Те стали передавать дальше.

Сантисилья озабоченно поглядывал на небо. Скоро утро. Если не перегрузить товар сейчас и не двинуться в путь, то придется сидеть здесь еще целый день. Времени-то в обрез. Раз этот старикашка их нашел, значит, и другие знают. И если правда, что доктора Алкахеста доставил сюда Темный и теперь он таится где-то поблизости, то со своим безошибочным шестым чувством...

Внезапно Сантисилья стукнул себя по лбу и прошептал:

– Дерьмо! Ну что за дурак!

Никакого мистического шестого чувства Темному не надо, чтобы знать, где сейчас Кулак, где береговая охрана, а где кто! Старику Темному все к чертовой матери открыто как на ладони, просто потому что он сам состоит в Федеральном бюро по борьбе с наркотиками. Сантисилью душил смех, у него бессильно подгибались ноги. Старик Темный водил за нос своих простодушных негров, как африканский колдун: произнесет задом наперед какую-нибудь фразу на кухонной латыни, а они в него верят как бобики! «Бойся сказок своей бабушки, – сказал себе Сантисилья. – Остерегайся сказителей!»

Он поднял руки: внимание!

– Вот что, – сказал он. – Надо сматываться. Мы вляпались. Темный здесь, он привез сюда старикашку. Он агент Федерального бюро.

Все посмотрели на него.

– Не агент, – сказал индеец.

– Агент, говорю вам. Как это нам раньше никому в голову не пришло? Он нас все время морочил, капал нам в уши про это свое безошибочное шестое чувство...

– Зачем? – спросил индеец.

– А кто его знает. Душу федерального агента разве поймешь?

– Интриги, наверно, – предположил Питер Вагнер. – Внутренние свары какие-нибудь.

– Не агент, – сказал индеец. Он сложил руки на груди, как индеец в кинофильме. – Берем товар.

Сантисилья на минуту вспыхнул злобой, но тут же рассмеялся. В голове у него что-то хрустнуло. Да что там, все равно уже поздно. Ох уж этот Темный!

– Может, он агент, может, нет, – сказал мистер Ангел, – но бросить столько товару...

– Мы бы раз-два – и загрузились, – сказал мистер Нуль.

Сантисилья молитвенно протянул к ним руки ладонями вверх, но сразу рассмеялся снова. Теперь уже все равно.

– Пожалуйста. – Он пожал плечами. – Давайте грузиться.

Остальные двинулись было к гроту, но остановились. Танцор размахивал автоматом.

– Нет! – орал он. – Сначала суд! Капитан Кулак прострелил мне ногу. А возмездие?

– Эй, ты, успокойся, – сказал Сантисилья. – С этим покончено.

Он презрительно улыбнулся, сделал один шаг и тут же, вскрикнув, отскочил обратно. Прямо перед ним пули раздробили камень.

– Сейчас мы устроим суд. Решено и подписано, – сказал Танцор.

Все глаза были устремлены на него.

Мексиканцы скребли в затылках и улыбались. Чужие обычаи сразу не разберешь. Все молчали.

Наконец Питер Вагнер со вздохом спросил:

– Чего ты, Танцор? К чему мелочиться? А вдруг Лютер прав? Вдруг охранники уже на пути сюда?

Танцор топнул ногой:

– Ополоумел ты, что ли? Темный – благородной души человек, краса и гордость своего народа. Вечно вы, падлы, стараетесь подорвать у молодежи веру в ее героев и идеалы.

– Ну ладно, – рассудительно сказал Питер Вагнер. – Но ведь суд можно устроить и позже, когда будем в безопасности.

– Безопасность – это для цуциков! – отрезал Танцор.

– Какая разница, – сказал Сантисилья. – Так или иначе, все кончено, кроме пальбы.

Танцор свирепо затряс головой, будто комаров отгонял.

– Предлагаю всем приготовиться к началу судоговорения!

– Под носом у охранников? – спросил Питер Вагнер.

– Сказано вам, к эдакой матери, что не будет никаких охранников! – завопил Танцор. – Федеральное бюро по борьбе с наркотиками – это мифический зверь. Еще одно слово про него, и я расстреляю тебя за оскорбление суда!

Джейн тронула его за локоть:

– А правда, ну зачем тебе это сейчас затевать?

– Надо, – ответил Танцор. – Надо, и все. Мы должны расследовать.

Все оглянулись на капитана Кулака, связанного, с кляпом во рту. Джейн невинно спросила:

– Что расследовать-то?

– Ты что, чокнутая, а? – Танцор повернулся к ней вместе с дулом автомата. – Ну что расследуют, когда судят, не знаешь, что ли? Расследуют, виновный или не виновный. Мы этого старого пачкуна, к его матери, судить будем, узнаем, виновный он или нет. А ты как думала, к твоей матери?

– Парень, – сказал Сантисилья, улыбаясь небу, – что такое вина? Или ты никого не убивал?

Но Танцор не слышал.

– Эй, Алкахест! – заорал он и ткнул старикашку в грудь дулом автомата. – Очнитесь! Сейчас мы займемся правосудием.

Доктор продолжал пребывать в алкогольно-наркотическом забытьи и только пробормотал сквозь сон:

– Вот забава-то для Сынов Свободы!

– Оставь его, – сказал Сантисилья. – Он обалдел. Ему сейчас не прочухаться.

– А я говорю, пусть очнется! – не унимался Танцор. Он наклонился над Алкахестом и крикнул ему прямо в ухо: – Просыпайтесь! Да глядите веселей, не то башку вашу червивую вмиг прострелю! Какого черта вы тут расселись и пренебрегаете своими общественными обязанностями? – Он держал дуло автомата в трех дюймах от Алкахестова носа. Доктор Алкахест открыл сначала один глаз, потом второй и ощерился от уха до уха.

– Вы хотите меня убить? – кокетливо спросил он.

Сантисилья сказал Танцору:

– Если тебе пришла охота убить капитана, взял бы да и пристрелил его.

Алкахест делал титанические усилия, чтобы не закрыть глаза. Коль скоро ему предстояло расстаться с жизнью, важно не упустить этих ощущений, успеть все прочувствовать, испытать боль. Это его неотъемлемое право. Он тряс головой, отчаянно моргал и вращал полузакрытыми глазами, не переставая широко щериться.

– Так-то оно лучше, богатый человек, – сказал Танцор. Алкахест трепетал от возбуждения, щипал себя, пошлепывал. Танцор продолжал трещать: – Ценю, ценю, что поднялись, что понимаете свой долг. И в знак одобрения сейчас окажу вам честь, ясно? Возвеличу до самых до небес. Потому как, вижу, вы у нас важная птица, образованный и прочее дерьмо, и еще потому, как вы, вижу, нанюхались до полного обалдения, назначаю вас защитником на суде. – Он указал на капитана Кулака. – Будете защищать вот его! Готовьтесь!

Алкахест посмотрел на Кулака, связанного и с кляпом во рту, потом перевел взгляд обратно на Танцора. При виде злобных капитанских глазок, мерзее чумы, доктор Алкахест ощерился и голова у него совсем пошла кругом.

– Я постараюсь, – с трудом произнес он и хихикнул.

Танцор кивнул.

– Да уж придется постараться.