Ощепков

В начале октября 1908 года, писал архиепископ, «два русских ученика пришли, плача, жаловаться, что японские ученики их обижают, бьют. Призвал обидчиков: Манабе, дрянного грубого юношу, и Каминага, от которого не ожидал этого, и с гневом выговорил им, что “они живут в русском доме, едят русский хлеб, купаются в благодеяниях России и не являют ни малейшего чувства благодарности за все это, признаком чего служит их грубое обращение с русскими товарищами”. Выразивши все это, что, кажется, в первый раз пришлось выразить в такой форме, прогнал их. Отвращение возбуждает эта неспособность японцев к благородным чувствам благодарности и подобного»[71]. О здравом прагматизме владыки и его глубоком знании японской психологии, понимании механизмов дисциплины в японском обществе, где стыд материальной зависимости всегда будет важнее духовных связей, в этом отрывке свидетельствует тот факт, что он говорил японцам о том, что они едят русский хлеб, а не о том, что они приходятся братьями русским мальчикам во Христе, и именно поэтому не должны друг к другу плохо, с предубеждением, относиться.

В «необычайно живом» сознании Горячковской этот конфликт легко превратился в масштабную войну, в грандиозную межнациональную вражду русских и японцев в Токийской православной семинарии. Ей стало известно об этом противостоянии в какой-то весьма смутной форме — иначе она непременно привела бы в своей статье не только выдумки и фантазии, но и реальные факты. Однако журналистка поняла, что в семинарии происходит что-то экстраординарное, догадалась, что именно, но никак не могла подтвердить свою догадку. Николай Японский, в свою очередь, не мог позволить конфликту между учениками на национальной почве стать достоянием гласности — это нанесло бы тяжелый удар общему имиджу России в Японии, главное, имиджу Японской православной церкви. В конце концов, глава церкви не просто опроверг информацию о скандале с помощью прессы, а сделал так, чтобы ситуация в семинарии выглядела совершенно бесконфликтной.

8 декабря 1908 года, понедельник: «…Едва кончил это письмо, как с поспешностью входит преосвященный Сергий… с двумя номерами газеты “Россия”… В 920 номере, 20 ноября 1908, на первой странице статья, подписанная

“М. Горячковская”, под заглавием: “Русские мальчики в Православной Японской Миссии”. В статье, действительно, ни слова правды; “мальчиков было 34, из них 23 исключены; японцы притесняют их. Японцы сносили Миссию только потому, что она доставляла им знатоков русского языка, но ныне встревожились тем, что она стала обучать русских японскому языку и прочее. Миссия дает каждому православному японцу в месяц от 8 до 10 ен; а так как в последнее время содержание Миссии из России уменьшили, то разом 5000 человек отпали от Православия”. Словом, сплошная выдумка, поражающая изумлением. В следующем номере газеты, 21 ноября, Лев Александрович Тихомиров защитил Миссию, нашедши сообщения Горячковской невероятными или маловероятными, но в конце статьи сказал: “для русской публики было бы желательно получить возможно более подробные данные о Токийском инциденте”. Под “инцидентом”, очевидно, разумеет гонение на русских мальчиков; значит, и он отчасти верит гонению. Вызов доброго друга Миссии Льва Александровича и побудил меня написать опровержение выдумок Горячковской»[72]

.

Одновременно со статьей в «России» появился очень похожий материал Горячковской в газете «Новое время», на который, в свою очередь, в «Церковном вестнике» № 5 за 1909 год (с. 147–150) дал подробный ответ митрополит Сергий. По его статье мы можем теперь проследить обвинения Горячковской в адрес миссии с комментариями к некоторым пунктам, которые сделал сам митрополит:

«А) Приамурский губернатор командировал в Токио… 34 русских мальчика для прохождения полного курса православной семинарии на японском языке (“Россия”) — пишет Г-ская. 34 мальчика в “Новом времени” она уже увеличила до 38…»;

«В) В семинарии Токио преподавание ведется по- японски, и русские дети, которым язык этот чужд, не могли, понятно, сравниться с японскими… И неужели же все были дурного поведения? (“Новое время”)»;

«Г) Появление русских мальчиков… было встречено с недоброжелательством… Дети стали подвергаться всевозможным преследованиям товарищей и притеснениям воспитателей (“Россия”)». «Товарищи-ученики страшно над ними издевались (“Новое время”)»;

«Д) Получив надлежащие инструкции, ректор семинарии Сэнума и его учителя стали исключать русских детей за дурное якобы поведение (“Россия”)»; «японцы-учителя по свыше полученной инструкции стали исключать русских мальчиков, беспощадно их преследуя и затравливая (“Новое время”)»;

«Е) Положение оставшихся 6 мальчиков угнетенное (“Россия”)». «Они поражают своим забитым, угнетенным видом. “На нас смотрят как на врагов и учителя, и товарищи-японцы. Мы боимся дохнуть, чтобы не придрались и не исключили”, — сказали они мне (“Новое время”)».