Ощущение времени

Кухня стала ностальгической единицей в самом начале шестидесятых, когда появились «отдельные квартиры у населения». Не только у знаменитых лётчиков, академиков, прикормленных писателей, артистов, улыбающихся светлому завтра с экранов, и «ответственных работников», но следом у директоров гастронома и универмага, начальников цеха, предместкома, секретаря парткома, завскладом — всей более мелкой номенклатуры от инструктора райкома и зам-завпред-исполкома до члена ветеранского совета ДОСААФ и капитана милиции, потом уже шли кто ни попадя (всё зависело от способностей) — завцехом, учителя, профессора университета и всякая прочая рабочая и служащая масса, даже библиотекари и простая интеллигенция.

Людям, не пережившим праздника получения смотрового ордера после пятнадцати лет ожидания, въезда в новое жильё, пахнущее свежими сосновыми распилами и невысохшей штукатуркой и побелкой, людям, не пережившим праздник новоселья и первой брачной ночи со СВОЕЙ комнатой, таким людям очень трудно рассказать о чувствах, переполнявших человека в эти поворотные, «судьбоносные» моменты… казалось, что светлое будущее уже задело счастливца крылом! (Это не с чем сравнить и выдуманные эти слова заменить нечем)… Тогда-то и возникало уважение к власти, старание списать всё горькое за этот поистине невероятный, ни с чем не сравнимый праздник… и какое кому дело до того, что весь цивилизованный мир давно считает отдельную квартиру, отдельный дом, домик такой же естественной потребностью, как брюки, ботинки и очки… трудно шведа или немца даже в раздолбанном войной, например, Дрездене удивить тем, что ты обладатель, наконец, отдельной, СВОЕЙ квартиры… Это такая специфическая тема, что не объяснить: мало сказать, она выкормила не одно поколение юмористов-сатириков, сделавших себе и имя, и состояние (читай отдельные квартиры), на зубоскальстве по поводу коммуналки, а уж в скольких фильмах она была центром событий!..

Мы же о другом. Появилась Своя кухня — самое удобное, тёплое, уютное место в квартире… и дорогого гостя уже вели не по-старому, как водилось, в горницу, в парадную комнату, в залу — нет! Вели в кухню и усаживали в уголок между окном и холодильником напротив газовой плиты перед столом, на котором всегда стоял в плетёной корзиночке хлеб, а рядом с ним появлялась нехитрая снедь под названием «закусь» и, конечно, национальный катализатор — бутылка! Вели дорогого гостя в самое тёплое, щедрое и уютное место в доме.

Кухня первая слышала новые стихи, беспримерные дерзкие идеи, сердечные откровения, боль обид, нанесенных сердцу, страшную тайну прошлых арестов, горькую суть наболевшего неверия, первые звуки диссидентских речей, вечную крамолу правды, правды, неугодной власти.

Кто жил и мыслил, тот не можетВ душе не презирать людей!

Ах, Александр Сергеевич! Вы дорогой гость на каждой из них…

Ничто не мешало теперь людям, которые доверяли друг другу, сойтись тут и распахнуть душу… а «с развитием телефонной сети» на кухне появились телефоны… со временем перекочевавшие с подоконников на стенку, чтобы не занимать лишнего места… тогда, по мере постижения возможностей подслушивания, требовалось обязательно перед началом разговора вытянуть вилку из телефонной розетки… И это действие было как бы символом и залогом того, что ты в безопасности, и слова, сказанные тут, завтра не окажутся на столе у всевидящего и всеслышащего гэбэшника (неизбывна, однако, наивность людская)… который, кстати сказать, на своей кухне вёл себя точно так же, опасаясь власти и, более того, своих изощрённых коллег.

Нет предела доверчивости — и всё же!

Додик отчасти последовал совету своего товарища и «собрата по перу» Зверского. Он сидел на кухне у Лёньки Дрейдена. Одна пустая бутылка уже стояла на полу под окном, вторая, переполовиненная, красовалась в центре стола.

— Плохо, Додик, плохо… Всё плохо… поэтому, извини… беда твоя — не беда, да и нечего лезть в эту клоаку… сам в говне перемажешься и таким дерьмом выглядеть будешь, что… брось ты это.

— Когда ты узнал об этом? — спросил Додик, не поднимая головы.

— Когда?.. Я давно догадывался… и мне всё казалось, что если не произносить вслух, это может не материализоваться… пронесёт… такой своеобразный кон… чет-нечет…

— И она тоже знает?..

— Додик, ты знаешь, что такое а клуге копф? Еврейская девочка… Знаешь — умница! Еврейская, умница, красавица, отличница, семья замечательная, судьба должна уравновесить столько хорошего сразу — и всё. Конец. Ты понимаешь? Это конец.

— Лёнька, ты же мне только что говорил: нельзя распускаться, нельзя поддаваться… я понимаю, что настолько неравнозначно, что и нечего сравнивать, но у тебя Лизка… ей-то ещё труднее, понимаешь… бабушка, дедушка… это не то! Мама… — Они долго молчали. — И что, никакой надежды?