Ошибка юной Анны

Рыкалов не договорил «в качестве жертвы», но и так все было понятно. Александр оценил, насколько изменилось поведение Рыкалова. То предпочитал изъясняться намеками, ходил вокруг да около, пока не рассказал про реальное положение вещей, а тут спокойно говорит обо всем по телефону. Не иначе как раньше колебался, вот и не желал говорить лишнего, а теперь определился, перешел свой личный Рубикон и выражается прямо. Или почти прямо, но и так все ясно. «Не с самого-самого верха, а чуть пониже» – это явно тот самый заместитель губернатора Бурчаков, про которого Александр уже слышал от Рыкалова.

Перезванивать адвокату Александр не стал. Известить о своем согласии можно и во вторник, успеется. Интересно, когда будет суд? Наверное, совсем скоро.

В тот день Александр оперировал с каким-то особенным чувством. Не с неуверенностью или сомнениями в правильности своих действий, а с повышенным вниманием к ним, что ли. Образно говоря, если обычно он отмерял семь раз, прежде чем отрезать, то сегодня отмерять приходилось десять. Уже вечером, дома, после ужина, Александр классифицировал это чувство как особую разновидность мнительности и подивился тому, какой глубокий след в его душе оставила нижегородская история. Сегодня он чаще обычного переглядывался с анестезиологом Троицкой, чуть дольше обычного медлил, прежде, чем сделать очередной разрез, а закончив операцию, зачем-то прощупал пульс на запястье у пациентки, несмотря на спокойствие анестезиолога и нормальные показатели на дисплее монитора.

Со стаканом апельсинового сока в руке Александр занялся самоанализом. Еще со студенческих времен он взял за правило тщательно анализировать все, что касалось профессиональной деятельности. Перфекционисту иначе и нельзя, ведь любая мелочь, если на нее вовремя не обратить внимания, может вызвать масштабные последствия. Совершенство заключено во внимании к мелочам.

Заново прокрутив в уме этапы сегодняшней операции, Александр окончательно пришел к выводу о том, что никаких предпосылок для чрезмерной осторожности у него сегодня не было. Маммопластика у тридцатидвухлетней пациентки с неотягощенным анамнезом. Сама операция была технически сложной, потому что имплантат пришлось ставить относительно глубоко – под большую грудную мышцу, а не сразу под молочную железу. Пришлось формировать имплантационный карман между мышцей и грудной стенкой, что удлиняет как саму операцию, так и восстановительный период, но пациентка была худенькой, даже слишком худенькой, на взгляд Александра (не только на вдохе, но и на выдохе все ребра пересчитать можно было), и, как выражаются врачи, с дефицитом мягких тканей груди. Иначе говоря, грудь у нее была «нулевая». Если бы Александр установил имплантат под молочную железу, то края его могли бы быть видны при осмотре. Врачи называют это осложнение контурированием имплантата. Если же имплантат виден целиком (случается и такое), то говорят о визуализации. Правильно поставленный имплантат не то чтобы видеть, но и прощупать невозможно.

Пообещав себе изживать мнительность, Александр запил обещание глотком сока и погрузился в воспоминания. Он редко возвращался к своим ошибкам. Не потому, что не любил о них вспоминать, а потому что все они были досконально «отработаны», иначе говоря – проанализированы с выводами, позволяющими избежать их впредь. К счастью, все они были не очень большими, не имевшими серьезных последствий, и было их всего четыре, из которых три носили сугубо эстетический характер и одна – медицинский.