Ошибка компьютера

— Из патрульного отряда.

— Держать цель на контроле!

Темно-серый четырехмоторный патрульный самолет США «Орион» летел над облаками, в разрывах которых мелькали голубые лоскуты моря. Кольты в кобурах свисали к самому полу пилотской кабины. Оружие принадлежит двум летчикам, которые ведут самолет: майору Армстронгу и его помощнику лейтенанту Эдвину Нильсену.

За спиной летчиков работал пожилой штурман, еще двое — у больших пультов. Последний член экипажа спал в проходе.

Рукоятки штурвалов свободны от рук летчиков — самолет шел на автопилоте. Армстронг и Нильсен играли в карты.

— С вас еще тридцать пять долларов, лейтенант, — сказал Армстронг, открыв карту. — А всего вы должны мне, — майор взглянул на наколенный планшет, — два миллиона двадцать одну тысячу и четыре доллара!

— Деньги у меня в других брюках, сэр, — огорченно ответил Нильсен.

— Может, еще кон? — предложил Армстронг.

— Пас! — Нильсен поднял руки.

— Русские разведчики! — доложил штурман. — Пара! Идут в район, где работает Тэрнер!

— Посмотрим, сэр? — оживился Нильсен. — Я ведь первый раз в такой переделке.

— Вызови Тэрнера! — приказал Армстронг штурману.

«Орион» летел над самой водой, за кадром слышен голос:

— Барракуда! Я — Гарпун! Прошу па связь!..

…На центральном посту атомной подводной лодки США Тэрнер надел наушники с портативным микрофоном. В наушниках слышен голос:

— Русская разведка… Две единицы. Идут к тебе. Как понял? Я — Гарпун…

…Штурман повернулся к Армстронгу:

— Группа надводных целен! Восемь единиц. Полтораста миль на юго-восток от Тэрнера.

— Восемь русских кораблей! — проговорил Армстронг в портативный микрофон. — Сто пятьдесят миль на зюйд-ост! Как понял, Барракуда?

— О’кей! — послышался голос Тэрнера.

— Если что, я в шестистах милях от тебя на норд-вест!

— Хорошо, Ли.

— Конец связи, Фрэнк!

— Перейти на бесшумный режим движения! — приказал тут же Тэрнер. — Всем средствам наблюдения — готовность номер один!

В легкой дымке сливаются небо и море. Кажется, ничто не нарушает покоя и тишины безбрежных просторов. Но вот из воды вылез перископ, его глаз быстро описал полный круг. Рядом с перископом появились три стальных штыря и труба с вращающейся чашечкой антенны.

В кабинете полкового врача шел предполетный медосмотр. На стуле перед Марией сидел Волк, на топчане, ожидая своей очереди, расположились Скиба и Гремячкин.

Мария приготовила тонометр.

— У тебя усталый вид, — тихо заметил Волк. — Много было работы?

— Как всегда, — ответила Мария. — Спал хорошо?

— Плохо. Думал о тебе…

— Неужели? — Мария усмехнулась.

— Да так уж…

— Ты не забыл, что сегодня последний день для ответа командующему? — спросила Мария.

— Не забыл.

— Ну и… что ты решил?

— Оставить все, как есть.

— А я?

— Ты жена летчика… Терпи…

— Сергей Николаевич и вы, Леня, выйдите, пожалуйста, на минуту, — попросила Мария.

Те поднялись с топчана.

— Прошу садиться, — приказал Волк.

Скиба и Гремячкин сели.

— Ты ошибаешься, если считаешь их своими друзьями, — спокойно начала Мария, закурив. — Друзья не тянут назад… Сергей Николаевич, Леня, простите меня ради бога. Может быть, я порю сейчас чепуху, но поймите и вы… Восемь лет он сидит вместе с вами на керосиновой бочке. Летчик, кончивший училище с золотой медалью и мечтавший командовать морской авиацией. Три года подряд он отказывается уйти с заправщика на новые машины. Сегодня у вашего командира последний шанс. Завтра будет поздно…

Скиба и Гремячкин разом вздохнули, отвели глаза.

— Если вы действительно его друзья, сделайте так, чтобы он ушел от вас. Во имя вашей же дружбы.

— Экипаж тогда экипаж, когда все в нем идут и дышат ноздря в ноздрю, — спокойно возразил Волк. — Разве я виноват, что не могу летать без них?

— Сергея Николаевича спишут не сегодня-завтра, — продолжала Мария. — Ему сорок девять, Леня… Ои продержится от силы четыре года и тоже уйдет. Ты каждый год просишь командующего оттянуть расставание, но ведь оно неминуемо. Гена, ты же знаешь.

— Ладно, поговорили, — не выдержал Волк.

— Я люблю тебя, какой ты есть. — В глазах Марии появились слезы. — И мне ничего не надо — ни больших звезд на твоих погонах, ни этих новых машин, на которых вы все здесь помешались. Был бы жив и здоров. Но мне обидно. И ты через три-четыре года начнешь жалеть о том дне, когда все можно было повернуть иначе… Будешь жалеть, обязательно! Я же тебя знаю, дурачок. — Мария смахнула слезы.

Волк открыл сумку с кислородной маской, положил перед женой букетик неярких северных цветов.

— За твою первую и последнюю измену.

Мелкий дождь сеет и сеет… Волк, Скиба, Гремячкин, Гладков, Гудков и Клюев стоят под крылом самолета.

Капитан взглянул на часы.

— Народная примета, командир, — серьезно заметил Гудков, глядя на небо. — Если, встав перед зеркалом, вы покажете язык своему отражению, а оно в ответ погрозит вам кулаком — значит, вы плохо закусывали.

Черная «Волга» остановилась в двух шагах от летчиков. Из машины вышел генерал Гладков, в кожаной летной куртке, со шлемом в руке.

— Смирно, — скомандовал Волк.

— Вольно. — Генерал козырнул. — Гремячкин!

— Я, товарищ командующий!

— Разреши, я за тебя сегодня поработаю.