Ошибка Нострадамуса

Стоит ли удивляться, что когда его величество изволили прогуливаться, то все живое спасалось бегством как от взбесившейся собаки. Раз на берлинской площади какой-то прохожий, заметив короля, бросился наутек что было сил. Фридрих-Вильгельм приказал поймать этого человека и привести.

— Зачем ты бежал от меня, бездельник? — грозно спросил он беглеца, дрожавшего от ужаса. Тот честно ответил:

— Я испугался, ваше величество.

Король принялся обхаживать его тростью, приговаривая:

— Ты должен любить меня. Любить, а не бояться.

Однако, несмотря на все это, Фридрих-Вильгельм оставался честным и трудолюбивым монархом, содержавшим свое государство в образцовом порядке. Некоторым оправданием ему может служить то, что большую часть жизни он страдал от наследственной болезни порфирии, не только физически, но и психически разрушавшей его здоровье. Незадолго до смерти он не без горечи признал: «Я злой человек. Я очень вспыльчивый. Огонь в один миг разрастается во мне. Раньше, чем я это почувствую. Но мне сразу становится жаль. Я старый мучитель людей».

Фридрих-Вильгельм был патологически скуп. Ненавидел роскошь и расточительство. Свои мундиры донашивал до дыр. Питал сильнейшее пристрастие к пиву и охоте. Лучшее развлечение, по его представлению, заключалось в том, чтобы утопать в клубах табачного дыма, потягивая шведское пиво, или же травить кабанов и стрелять куропаток. Ну и заниматься муштрой, разумеется.

Подлинной страстью его жизни была армия. Фридрих-Вильгельм хотел посредством сильной военной организации обеспечить Пруссии место среди великих держав, не соответствующее ни ее территории, ни количеству населения, и в этом явно преуспел. Своему наследнику он оставил шестьдесят тысяч солдат, вымуштрованных до такого совершенства, что рядом с ними английские и французские гвардейцы выглядели неуклюжими увальнями.

Самое интересное то, что хотя правление Фридриха-Вильгельма считается целой эпохой в военном деле, сам он оказался одним из наиболее миролюбивых государей. Дело в том, что Фридрих-Вильгельм настолько дорожил своими солдатами, что не желал терять их на войне. Так Скупой рыцарь не мог заставить себя тратить свое золото. Зато когда созданный Фридрихом-Вильгельмом идеальный военный инструмент попал в руки его несравненно более одаренного наследника, тот знал, что с ним делать.

Сильнее всего свирепость натуры Фридриха-Вильгельма проявлялась в собственной семье, жизнь которой он превратил в сущий ад. Особенно страдали от его выходок сын Фридрих и дочь Вильгельмина. Фридрих-Вильгельм презирал их за пристрастие к занятиям музыкой и литературой. Сам он ненавидел и то и другое, а из музыкальных инструментов признавал только барабан.

Короля раздражало, что кронпринц не проявлял никакого интереса к его занятиям, не терпел табачного дыма, не увлекался охотой и был равнодушен к муштре и парадам. Зато он имел абсолютный слух и великолепно играл на флейте.

Фридрих-Вильгельм был верующим человеком, а наследник престола ничего не желал принимать на веру и задавал каверзные вопросы, ставившие под сомнение догматы лютеранства. Король даже стал подозревать, что его сын склоняется к ереси, но к какой именно — его величество понять не мог. Ситуация усугублялась тем, что проявление строгости к наследнику он считал своим не только отцовским, но и монаршим долгом.

И совсем уж Фридрих-Вильгельм озверел, когда ему донесли о выявившихся у принца порочных наклонностях. Кто-то увидел, как принц поцеловал своего школьного приятеля, и донес об этом королю. У Фридриха-Вильгельма это известие вызвало припадок бешеной ярости. Это сегодня мужеложство считается чуть ли не достоинством, о чем свидетельствуют проводимые повсюду парады гордости. А в те времена оно воспринималось как один из самых постыдных пороков.

«Только этого нам не хватало», — сказал король и принял меры. Флейта была разломана, французские книги выброшены на помойку, а самого принца государь пинал ногами, плевал ему в лицо, таскал за волосы и бил палкой. Однажды он даже возжелал удавить сына шнурком от шторы. Королеве, бросившейся спасать своего ребенка, досталось так, что она целые сутки не могла встать с постели.