Ошибка Нострадамуса

Борхес не написал ни одного романа, зато виртуозно умел создавать мифы, превращавшиеся под его пером в реалии. Этот метод позволяет «малым» формам превзойти «большие». К тому же он мастерски использовал мистификации, создавая эссе, которые на самом деле были новеллами, и новеллы, обладавшие всеми атрибутами эссе.

Особое место в творчестве Борхеса занимают цитаты. В его произведениях цитата не только проверяет текст на прочность, но и ставит его под сомнение. Он цитировал, чтобы не писать, и писал, чтобы не цитировать. Изумительное мастерство позволяло ему с легкостью выходить за рамки своего времени и своей культуры. Он был интеллектуальным Дон Кихотом, странствующим по разным временам и эпохам. С особой остротой чувствовал Борхес время и считал, что каждый миг необыкновенно важен, ибо фиксирует переход из прошлого в будущее.

В произведениях Борхеса главными предметами изображения являются не конкретные события, а само искусство, не поэтический мир, а сама поэзия. Его мир — это гениальная квинтэссенция всегда новых и таинственных сочетаний, которые, слитые воедино, создают новые реалии в необъятном саду духовной жизни. Его феноменальные эрудиция и дар восприятия позволяли ему, слепому, видеть то, что скрыто от куцых взоров зрячих. Внутренние силы его души стремились к универсальности. Борхес видел мир как художник, воспринимал, как поэт, препарировал, как аналитик, анализировал, как историк. Этот светлый, ясный, вдумчивый дух, не подверженный страстям и влияниям, впитывал самое важное из того, что было близко его душе, но также из того, что, казалось бы, чуждо ему. Да, Борхес много брал из книг и священных текстов, но в горниле его духа все заимствованное преображалось и приобретало образность и краски, свойственные лишь Борхесу.

Он не только создавал мифы. Он сам был живым мифом. Великий слепой мудрец, получивший от Ариадны нить, позволяющую этому Гомеру свободно ориентироваться в книжном лабиринте огромной Национальной библиотеки, которой он заведовал. Именно Борхес — прототип образа слепого монастырского библиотекаря Хорхе из Бургоса в знаменитом романе Умберто Эко «Имя розы». Правда, Эко лишь пожимал плечами. Мол, ничего такого он не имел в виду. Просто для сюжета ему нужен был слепой хранитель библиотеки, «а слепой плюс библиотека — это Борхес».

Особого внимания заслуживает двойственность творчества Борхеса. С одной стороны, универсальное художественное сознание писателя, утонченный интеллектуализм, культурологические фантазии. С другой — апология действия, бесстрашия, безрассудной отваги. У Борхеса эти два начала не антагонистичны, а дополняют друг друга, ибо рассказы и эссе писателя объединяет стремление к познанию души человека, его воображения и воли, способности мыслить и потребности действовать. Наиболее ярко эта нераздельная двойственность выражена в двух программных рассказах: «Юг» и «Тайное чудо», где Борхес использовал одну и ту же литературную реминисценцию. Речь идет об идее представить как реальность галлюцинацию перед смертью.

В рассказе «Юг» некто Дальман, обычный интеллигент, библиотекарь, как сам Борхес, часто вспоминающий семейные предания о битвах прошлого века, коротающий время в затхлом кабинете, в жизни которого нет ничего, кроме обыденности, после тяжелой болезни едет отдыхать в пампу. На самом же деле, он, похоже, никуда не едет, а лишь грезит на операционном столе о поездке. Не то наяву, не то во сне Дальман оказывается втянут в конфликт с буйными гаучо. Один из них бросает ему нож. Дальман может уклониться от схватки, но он поднимает нож, твердо зная, что его убьют. И радостно идет на смерть, потому что гибель под открытым небом, в честном бою, с сохранением своей мужской гордости, будет для него освобождением, счастьем и праздником.

В рассказе «Тайное чудо» ситуация иная. В захваченной нацистами Праге гестапо арестовывает писателя Яромира Хладика, автора неоконченной драмы «Враги». Как еврея и либерала его приговаривают к расстрелу. За ночь до привидения приговора в исполнение, в кромешной тьме камеры, Хладик обратился к Богу: «Если я не одна из Твоих ошибок и повторений, если я существую на самом деле, то существую лишь, как автор „Врагов“. Чтобы окончить драму, которая будет оправданием мне и Тебе, прошу еще год. Ты, что владеешь временем и вечностью, дай мне этот год!»