Ошибки здоровья

К своим текстам я отношусь, как к любым другим, — насколько удается, внимательно и свободно. Как к собеседникам, с которыми могу и соглашаться, и спорить. Как к людям, которые могут меня разозлить, рассмешить, устыдить, заставить скучать. Иногда хочется их перебить, поправить, иногда вовсе заткнуть...

Главная сила письма — адресат.

Речь обретает мощность, когда обращаешься к живому, вот этому человеку. Когда знаешь, зачем ему твое слово, когда отдаешь себя этой надобности, как хирург операции, как пилот полету, как музыкант музыке. Тогда все слова и фразы, все составляющие до самой крошечной запятой, словно магнитные зернышки, выстраиваются по силовым линиям сверхзадачи в узор убедительности и красоты — и уже не ты пишешь, а тобой пишется, уже книга, письмо или стих вживую пишет себя тобой.

Случалось, я слал письма одному человеку в течение нескольких лет. а вместе они составляли письмо-симфонию во многих частях, с главной и побочными темами.

Как обрабатывается читательское письмо.

Берется подборка из многих сотен — как бы вскрываю почтовый ящик, помеченный ключевым словом (допустим, тонус). Выбираю самое представительное и выразительное письмо, самое яркое — одно, реже два или три, как вариации на одну тему. Редактирую, лишнее убираю, длинноты сжимаю, главное выделяю...

А иной раз из нескольких, близких по сути, сотворяю письмо как бы от совокупного человека (ведь и каждый из нас внутренне множествен...). Строжайшим образом устраняю частную узнаваемость. За все долгое время, пока публикуется моя переписка, ни одного нарушения личной тайны не было и не будет.

Зачем публикую письма?..

Чтобы дать читателю зеркала, в которых можно увидеть себя или что-то в себе, галерею, дворец зеркал...

Одинаковых людей не бывает, но однотипных характеров, однородных проблем и болезней — уйма. Публикация позволяет, работая с одним, помогать многим.

Подозревали, будто бы некоторые читательско-пациентские письма я пишу сам: форма, дескать, уж больно литературная, стиль узнаваем... Что на это ответить?..

Первое: читателей и пациентов моих обижаете. Какие иногда попадаются гении, какие великолепные стилисты, какие потрясающие поэты, куда мне до них.

Второе: спасибо за одобрение. Да, иногда я не только правлю ошибки в письмах ко мне, но и кое-какие слова заменяю на более точные. А в основном — лишь уплотняю и в должном порядке выстраиваю.

Все, что пишется для прочтения, должно восходить от читабельности к художественности.

Иначе — действия не возымеет.

ИЗНУТРЯВИНО ИЛИ ОШИБКИ ЗДОРОВЬЯ

Из беседы в редакции Журнала «Медицина и Жизнь»

Еще любимый мой вид общения, для печати пригодный. — устный разговор, живая беседа. Если в записи потом вычистить мусор и кое-что подразвить...

Корр. — Владимир Львович, ваша деятельность в обеих ипостасях — писателя и врача — активно продолжается и в новом тысячелетии... Чем вы заняты как писатель сегодня?

— Осуществлением сразу нескольких замыслов, или, как нынче говорят, литературных проектов. Недавно вышел в свет первый том новой моей серии «Доверительные разговоры». Общение с читателем — свободное, разнообразное, многожанровое. Проза и стихи, авторские рисунки и коллажи, лирика, эссеистика, юмор, музыка с нотами. Раньше я только мечтал о таком многомерном единстве выразительных средств, стремился к нему, а теперь осваиваю... Книги оформляю вместе с женой Наташей, мастером компьютерной верстки.

— Вам, наверное, надоели одни и те же вопросы, задаваемые на каждой встрече с читателями. И все же... Как пришли вы к выбору врачебной профессии? Когда и как дозрели до решения?

— Спасибо, это серьезнейший вопрос не только для меня — о побуждениях человека к врачебной деятельности. Я к нему возвращаюсь, стараюсь переосмысливать.

Скажу, может быть, странное. Выбор врачебной профессии мною совершен, но не завершен. Я имею в виду понимание смысла дела, призвания — и самоотождествление с ним. Меняется это и после сорока лет непрерывной практики и, наверное, дальше будет меняться.

Глаза все еще открываются...

В мединститут я поступил шестнадцатилетним юнцом.

Колебался — стать ли биологом, химиком, а может, геологом или геофизиком, науки о земле волновали.

Папа сумел углядеть момент моей растерянности и вставил промеж извилин свое собственное пожелание.

Сделал это мастерски, без нажима, так, что мне показалось, будто я сам вдруг прозрел и увидел свою дорогу пожалуй, это и вправду произошло, только на миг...