Осиная фабрика

Система плотин получилась очень большой и сложной, там была не одна, а две деревеньки, одна между двумя плотинами, и одна за последней плотиной. Там были мосты и маленькие дороги, замок с четырьмя башнями и два дорожных туннеля. Незадолго до часа, когда мы пьем чай, я вывел последний проводок из фонарика и перенес банку с осой на вершину ближней дюны.

Я видел как отец красил вокруг окон холла. Я вспомнил узоры, которые он когда-то нарисовал на парадной стене дома, которая повернута к морю; я их помнил уже поблекшими, но они были классическими, вдохновленными глюками искусства: огромные машущие мечи и жертвенники, которые прыгали по стене как разноцветные яркие татуировки, изгибавшиеся над окнами и дверью. Реликт, оставшийся от времен, когда отец был хиппи, сейчас они уже исчезли, стертые ветром и морем, и дождем, и солнцем. Остались только очень нечеткие контуры, еще различимые вместе с несколькими цветными пятнами, похожими на отслаивающуюся кожу.

Я открыл фонарик, положил внутрь цилиндрические батарейки, закрепил их и нажал кнопку включения на торце фонарика. Ток шел от девятивольтовой упаковки батареек, примотанной изолентой к фонарику, по проводам идущим через дырку, где была лампочка и в оболочку бомбы. Где-то около центра бомбы стальная вата разгорелась сначала неярко, потом ослепительно и начала плавиться, белая кристаллическая смесь взорвалась, разрывая металл — я еле смог его согнуть, это стоило мне много пота, времени и сил — словно бумагу.

Бах! Передняя часть главной плотины вывалилась вперед и вверх, грязная смесь пара и газа, воды и песка подпрыгнула в воздух и плюхнулась обратно. Шум был замечательный, тупой, и дрожь земли я почувствовал задницей сквозь штаны за секунду до звука взрыва, он был сильный.

Песок в воздухе остановился, упал, вызвал тысячу всплесков на воде и застучал по дорогам и домам. Освобожденная вода вырвалась из пролома в песчаной стене и покатилась вниз, засасывая песок с краев пролома, и растеклась коричневым приливом до первой деревни, прошла сквозь нее, наткнулась на вторую плотину, откатилась назад, разрушая песчаные дома, наклонила замок и разметала треснувшие башни. Опоры моста подломились, деревянный настил соскользнул и упал на сторону, затем вода начала переливаться через плотину, и скоро вся верхняя часть ее была под водой и размывалась потоком, несущимся из первой дамбы, фронт воды прошел пятьдесят метров или больше. Замок исчез, развалился.

Я положил банку и сбежал с дюны, радуясь, а волна двигалась над волнистой песчаной поверхностью ручья, ударила в дома, прокатилась по дорогам, пробежала по тоннелям, натолкнулась на последнюю дамбу, быстро расправилась с ней и продолжила разрушение еще целых домов второй деревни. Плотины разрушались, дома соскальзывали в воду, мосты и туннели складывались и падали, прекрасное чувство восторга поднялось волной из желудка и дошло до горла, я был рад водному хаосу.

Я видел, как провода были смыты и откачены потоком в сторону, потом я смотрел на передний край бегущей воды, быстро движущейся к морю по уже давно высохшему песку. Я сел на землю напротив места, где была первая деревня, там, где двигались, медленно наступая, коричневые горбы воды, и ждал, пока шторм успокоится: ноги скрещены, локти на коленях и лицо на ладонях. Мне было тепло, я был счастлив и хотел есть.

Наконец, когда ручей почти успокоился, и от нескольких часов моей работы почти ничего не осталось, я заметил то, что искал: черный и серебряный, разорванный и погнутый корпус бомбы, который выглядывал из песка чуть впереди разрушенной плотины. Я не снимал ботинки, а встав на цыпочки на сухом берегу, шел руками по песку, пока почти полностью растянулся и оказался на середине ручья. Я поднял остатки бомбы со дна ручья, осторожно зажал зазубренный корпус зубами и пошел на руках обратно, пока не смог броситься на берег и встать.

Я вытер почти плоский кусок металла тряпкой из Военного Мешка, положил бывшую бомбу внутрь мешка, потом забрал банку и пошел домой пить чай, перепрыгнув через ручей чуть выше места, до которого доходила запертая плотинами вода.

7

Любая из жизней — символ. Все, что мы делаем — часть узора, который мы можем хотя бы немного изменить. Сильные создают свои собственные рисунки и влияют на узоры остальных людей, слабые следуют курсами, которые для них проложили другие. Слабые, несчастливые и глупые. Осиная Фабрика — часть узора, следовательно она часть жизни, и более того, часть смерти. Фабрика может отвечать на вопросы, ибо каждый вопрос — это начало, стремящееся к концу, и Фабрика рассказывает о конце — смерти. Заберите себе внутренности животных, жезлы, и кости, и книги, и птиц, и голоса, и все остальное дерьмо: у меня есть Фабрика, она говорит о настоящем и будущем, а не о прошлом.

Той ночью я лежал в постели, зная, что Фабрика была готова и ждала осу, которая ползала вокруг банки, стоявшей возле моей кровати, и искала свой путь. Я думал о Фабрике на чердаке и ждал, когда зазвенит телефон.