Осип Мандельштам: ворованный воздух. Биография

Олимпийцы дрожали, но Феб уже пламенно рдел.Крутобедрые кони бежали с эпохою в ногу.Управитель колхоза, Гераклов кузнец-управдел,Приглашенных встречал, оправляя измятую тогу.Деловито и бодро гудели в полях трактора.Домовитые бабы пекли ароматные пышки.Колесницы ахейцев съезжали, скрипя, со двора.На ближайший ссыппункт отвозили ахейцы излишки.А за далями – город, и поезд из города везПарфюмерию, ткани и множество всячины всякой.

Я спросил управдела: – Как звать сей обильный колхоз?И сказал управдел мне: – Зовут его «Красной Итакой».Ревизор в селькоопе учитывал гвозди и грим.Секретарь волсовета выписывал сотую справку.И за окнами гуси – те самые, спасшие Рим, –Равнодушно щипали зеленую, сочную травку.Наркомпросова Муза кружилась в сиянии дня,Перевозчик Харон поспешал к своему перевозу.И дары многополья, как благость Цереры, ценя,Середняк Одиссей возвращался к родному колхозу[487].

Пародии подобного типа были построены по схеме, наиболее отчетливо проговоренной Валерием Брюсовым в уже цитировавшейся нами выше ворчливой рецензии на мандельштамовскую «Tristia»: «брюки» и другие «проблески современности», тонущие «за тучей всяких Гераклов, Трезен, Персефон, Пиерид, летейских стуж, и тому под., и тому под.»

Иногда, впрочем, пародистам казалось достаточным просто понавставлять в свои тексты всевозможные античные топонимы, имена и реалии, даже и не перемежая их с «проблесками современности».

Такова первая «античная» пародия на Мандельштама. Она была написана харьковским филологом-классиком Александром Финкелем в 1916 году и вошла в серию «Пошел купаться Веверлей…»:

Уже растоптана трава в лугах Элладыи блещет ярко в небе Фаэтон.В прохладных рощах в полдень спят дриады,и Пану самому слетает светлый сон.Широколистые не сеют тени клены,лучам пылающим открыт песок аллей.Полуденным пыланьем утомленный,купаться поспешил усталый Веверлей.

Оставил верную он дома Доротею,на тело голое навлек простой хитон.Обул сандалии. Но, плавать не умея,два легких пузыря берет с собою он.Эмаль холодную он рассекает смело,с разбегу в воду он ныряет головой.Но тяжелее голова, чем тело,и, дивная, она осталась под водой.Летят, как горлицы, стенанья Доротеи.Спешит прекрасная, бежит, как легкий пух.Но, ноги милого заметив средь аллеи,

несчастная, она окаменела вдруг.Не для того ль ползли арбы веков в тревоге,на мне столетия оставили свой след,чтоб видел над водой я высохшие ноги,и на аллеях зрел я горестный скелет?!И вновь вигилии ночные скорби множат, –и наш век варварский, как бывшие, пройдет,и снова бард чужую песню сложити, как свою, ее произнесет[488].

Сходным образом построена пародия Льва Никулина 1928 года; в ней, как и у Финкеля, юмористический эффект возникает за счет вписывания античных реалий в сюжет известного, но отнюдь не античного стишка: