Оскал смерти. 1941 год на восточном фронте

— Что вы намерены теперь с этим делать, герр ассистензарцт?

— В настоящее время ничего не намерен, Мюллер. Все мы сражаемся за нашу жизнь, и на счету теперь каждый человек. Если Тульпин с морфием так же исправно несет службу, как другие без морфия, то так, значит, пока тому и быть.

— А разве вы не можете помочь ему избавиться от этого пристрастия? — настойчиво спросил Мюллер.

— Сейчас для этого просто нет времени. Если мы уцелеем в этом зимнем сражении, то, возможно, и сможем помочь ему, — ответил я.

Тут я вспомнил о ране самого Мюллера и дал ему три болеутоляющих таблетки как раз перед тем, как дверь рывком распахнулась и на пороге возник Тульпин, тащивший на себе раненого. Мы все втроем немедленно принялись за его раны. Тульпин был полон энергии и уверенности в себе — теперь я уже знал, за счет чего. Все шло своим чередом, как обычно, как будто ничего и не случилось, но я уже начинал очень остро ощущать всем своим существом, что теряю двоих своих самых верных помощников — Мюллера и Тульпина и что теперь это — лишь вопрос времени.

И мысль эта опечаливала меня как мало какая другая.

* * *

Ветер снаружи завывал свою заунывную песню о русском морозе и намел при этом с восточной стороны дома гигантский сугроб по самую крышу. Очередная послеполуденная атака русских была снова отбита. Главной нашей опорой в этом бою опять оказался Штольц, как всегда невозмутимо возглавлявший свою не знавшую ни страха, ни упрека роту. Обер-лейтенант Бёмер тоже уже добился некоторого признания в батальоне; он довольно успешно адаптировался и сумел преодолеть проявлявшийся поначалу недостаток уверенности в себе. Просто поразительно, насколько быстро война превратила этого юнца в зрелого мужчину. Лейтенант Олиг командовал тем, что осталось от старой 12-й роты Кагенека, а штаб — Кагенек, Ламмердинг и Беккер — реагировал на каждую ситуацию, как и подобает, с невозмутимым хладнокровием.

Сами собой разумеющимися считались в те дни две вещи: то, что русские по крайней мере один раз за день произведут атаку, и то, что эта атака будет нами отбита. Потери Красной Армии были очень тяжелыми, но уже спустя всего несколько часов русские могли массированно ринуться в следующую атаку, имея точно такую же — если даже не б'oльшую — численность, как и в предыдущий раз. Создавалось впечатление, что их резервы просто неистощимы. Да и какими, впрочем, им и было быть, если маршал Булганин передал под командование Жукова двадцать дополнительных дивизий из Сибири — специально для того, чтобы отбросить нас от Москвы… Правда, мы тогда об этом пока еще не знали.

В следующую ночь был сочельник, и мы твердо вознамерились отпраздновать его. Мы даже хотели установить рождественскую елку, где бы мы ни оказались «расквартированными» в ту ночь. В преддверии этого события я очень хотел эвакуировать в тыловой госпиталь как можно больше раненых, но в нашем распоряжении оказалась лишь одна санитарная машина, и ей можно было вывезти только самых тяжелых лежачих раненых. Конные повозки, само собой, отпадали из-за мороза. Как обычно в таких случаях, я предоставил свой «Опель» для эвакуации тех раненых, которых можно было транспортировать и в положении сидя. Я сам попросил Фишера отвозить их весь тот вечер, пока у него хватит сил.

Для того чтобы запустить двигатель, Фишер наливал в пустой радиатор горячую воду и разогревал блок цилиндров паяльной лампой. Обе эти манипуляции необходимо было производить практически одновременно, иначе машина в тех арктических условиях просто не заводилась. В тот раз двигатель капризничать не стал, и Фишер укатил в тыл с очередной партией раненых. Я предупредил его, чтобы он не гнал слишком сильно и избегал попадать в снежные наносы по обочинам дороги, в которых можно было запросто застрять.

— Не беспокойтесь, герр ассистензарцт, — уверенно ответил мне он. — Я знаком лично с каждым сугробом вдоль этой дороги.

Я проводил взглядом тусклый свет затемненных фар, пока он не растаял в отдалении, и поспешил обратно в тепло лазарета.

Но Фишер так и не вернулся в ту ночь. Не вернулся он и на следующий день, 24 декабря, к 11 часам утра, когда русские предприняли очередную атаку. Атака была, как обычно, отбита с тяжелыми для них потерями, и те раненые, которых русские не успели утащить с собой при отступлении, так и остались на поле боя. Оказавшись брошенными в ледяных сугробах, они все, конечно, умерли. К тому времени, когда мы смогли, не слишком рискуя, подобраться к ним, все они были уже настолько окоченевшими, что мы не смогли снять с них не только верхнюю теплую одежду, но даже валенки.

После полудня из штаба полка поступил приказ к отступлению, поскольку русские все же прорвали нашу оборону в соседнем секторе и это грозило нам теперь окружением.