Оскал смерти. 1941 год на восточном фронте

Я договорился с врачом парашютистов-десантников о том, что он ненадолго заменит меня в Малахово, так что немного свободного времени у нас было. Весь ход моих мыслей то и дело неуклонно возвращался к тому, что дорога от Ржева до Германии была все еще свободна и что если повезет, то я мог бы отправиться по ней в свой запоздалый, но тем более долгожданный отпуск. Именно сейчас меня можно было бы без проблем заменить в Малахово каким-нибудь молодым врачом из тылового госпиталя, и я смог бы наконец отдохнуть от России дома с Мартой и моей семьей. С тех пор, как поезд с пятью молодыми унтерарцтами оставил вокзал Колона, минуло уже почти полтора года, а мой последний официальный отпуск был вообще уже более двух лет назад. В Малахово не происходило сейчас ничего особенного; моего отсутствия в течение шести недель никто особенно и не ощутил бы; да и в любом случае незаменимых людей в конце концов не существует — это было доказано не одну сотню раз на примере 3-го батальона. От всех этих мыслей мне стало невыразимо жалко самого себя, и, возможно, в результате этого я опять почувствовал нехорошую боль в области сердца. Я поспешно стянул три перчатки с правой руки и нащупал пульс на левом запястье. Как я и предполагал, он был исключительно аритмичным, что свидетельствовало о значительных шумах экстрасистолы.

Генрих покосился на меня сквозь облака выдыхаемого пара, мгновенно превращавшегося в иней на его и так уже порядком заледенелой шапке с опущенными книзу «ушами», и встревожено поинтересовался:

— Вы себя нормально чувствуете, герр ассистензарцт?

— Нет, Генрих. В том-то и дело, что не слишком нормально. Думаю, что пока мы с тобой в Ржеве, мне следует побывать в здешнем госпитале и показаться специалисту.

На фоне медицинского персонала тылового госпиталя я почувствовал себя оборванцем, но мне это было уже не впервой. Наши медики заняли под госпиталь большое и довольно красивое здание городской больницы. Первым делом мы заглянули в офицерскую столовую госпиталя, где в тот момент обедали несколько господ врачей, облаченных в безупречно сидевшую на них выглаженную и чистую униформу, поверх которой они надевали еще и стерильно белые халаты. Столы, за которыми они сидели, были накрыты столь же ослепительно белыми скатертями. От моего внимания, однако, не ускользнуло, что по моим боевым наградам скользнул не один и не два, а гораздо больше завистливо-уважительных взглядов всех этих молодых и безукоризненно одетых военных медиков, которые предпочли опасностям фронта спокойную службу в тыловом госпитале. Среди молодежи я заметил и профессора Краузе, которого знал еще по медицинскому факультету Дюссельдорфского университета, когда сам был там студентом. После этого мы еще много раз пересекались с ним по службе в Восточной Пруссии, но больше всего меня обрадовало то, что он был исключительно высококвалифицированным специалистом по сердечно-сосудистым заболеваниям и даже читал по ним лекции в университете на самых старших курсах. Прекрасно отобедав, мы направились в его кабинет, и я сказал, что у меня есть особая личная просьба к нему.

— Чем могу быть полезен? — с готовностью и как-то очень по-дружески поинтересовался он, и я решился откровенно выложить ему все свои карты.

— Я уже довольно долгое время на фронте, герр профессор, — начал я сразу с самого главного, — прошел через очень напряженные бои и начиная примерно с Калинина стал замечать, что мое сердце не вполне в порядке. Если рассматривать вопрос с чисто врачебной точки зрения, то я полагаю, что вполне заслужил небольшой отпуск для поправки здоровья и восстановления сил. Одним словом, я хотел бы попросить вас, герр профессор, устроить мне соответствующее обследование, приняв во внимание вышеизложенные обстоятельства.

Между нами мгновенно возник невидимый, но ощутимый почти физически и очень настороживший меня барьер отчуждения.

— Хорошо, — ответил Краузе несколько суховатым тоном. — Я обследую вас завтра, в десять утра.

Местная комендатура разместила нас на постой в доме по улице Розы Люксембург, при котором имелась также конюшня для двух наших лошадей. Устроившись, мы отправились с Генрихом пешком на поиски госпиталя-изолятора для больных сыпным тифом, где должен был находиться Тульпин.